Ненавижу платья. Особенно розовые.
Кладу платье на кровать.
Она заставляла меня их носить.
Кружится голова. Мне нехорошо. Не хочу больше смотреть. Снова заворачиваю вещи в бумагу — настолько тщательно, насколько позволяют трясущиеся руки. Я не это искала.
Папа. Мне нужны фотографии папы.
Кладу сверток на место. На остальных нижних полках еще что-то в бумаге; на ощупь — одежда. Еще воспоминания — сохраненные и запертые. Отступаю на шаг.
В шкафу есть верхняя полка, но слишком высоко, я не могу достать; подтягиваю стул и встаю на него. Вижу пластиковую коробку, задвинутую так далеко, что снизу ее не видно. Достаю коробку с полки, ставлю на стол, снимаю крышку — бинго. Фотографии в рамках, которые Стелла убрала подальше с глаз. Здесь, должно быть, то, что меня интересует.
Но вопреки ожиданиям на фото оказывается женщина, которая мне не знакома. Снимки выглядят старыми, и это подтверждается одеждой и прическами. На одном фото — та же женщина с маленькой девочкой, одна рука лежит на ее плече; на другом — с девочкой, подросшей на несколько лет. У меня перехватывает дыхание, когда понимаю: девочка — уменьшенная копия молодой темноволосой Стеллы. А женщина, должно быть, ее мать, моя бабушка. Та самая, которая является ИКН у лордеров.
Я подношу ее снимок поближе, но не вижу в ней этого взгляда лордеров. Есть сравнительно недавние снимки — она старше, волосы серебристо-седые, зачесаны вверх, но выглядит хорошо, сколько бы лет ей ни было. По крайней мере, шестьдесят с чем-то? Она худощавая, на ней приличная одежда, которая выглядит дорого, но не броско. На лице добрая улыбка. Я поднимаю портрет, смотрю ей в лицо и… не могу понять почему, но меня пробирает дрожь. Поспешно кладу снимок лицом вниз.
Продолжаю копаться в коробке. На самом дне — последняя фотография, достаю ее.
Групповой свадебный снимок: счастливая пара в центре, чета постарше рядом с женихом — вероятно, его родители, а возле невесты — моя бабушка.
В невесте трудно узнать Стеллу. Не потому, что пролетело много времени, и не из-за белого платья, а из-за радостной молодой улыбки. А рядом с ней в каком-то подобии костюма стоит папа. Моложе, чем в моих снах и воспоминаниях, но это, без сомнения, он. Я протягиваю дрожащие пальцы к снимку, чтобы коснуться его. Но он не смотрит в камеру: он пожирает глазами Стеллу, и на лице его столько любви, что даже неловко смотреть.
Что с ними случилось?
Я складываю фотографии так, как они лежали, ставлю коробку на полку. Запираю шкаф и выключаю свет. На самой верхней полке есть еще коробки, а рядом с первым шкафом стоит другой, но для первого вечера достаточно.
В постели я вдруг понимаю, насколько замерзла, кутаюсь в одеяло и прижимаю к себе Паунс. Она остается, теплая, урчащая, и напоминает мне о Себастиане. Как же мне не хватает мамы и Эми.
Не могу думать о Стелле как о маме, даже как о матери. По крайней мере пока.
Единственная фотография папы, найденная мною в самом дальнем углу шкафа номер один, — свадебный снимок. Неужели Стелла остальные уничтожила, а с этой не смогла расстаться?
И все изображения своей матери Стелла прячет в пластиковой коробке, в запертом шкафу. Почему?
Думаю, то, что она лордер, — достаточно весомая причина.
Мы крадемся к задней двери.
Папа ухмыляется, прижимает палец к губам.
— Теперь тихо, Люси; мы шпионы.
— На секретном задании? — шепчу я, просовывая руки в пальто, которое он держит.
Папа кивает и подмигивает, и мы скользим под окнами вдоль задней стены дома.
Он оглядывается на меня, идущую сзади.
— Гм… подожди здесь секунду, — говорит он. Возвращается по нашим следам и через несколько мгновений появляется снова с моими сапожками в руке.
Я закатываю глаза.
— Надень их, Люси. Получим меньший нагоняй. — Он снова подмигивает. Я стаскиваю свои ненавистные розовые туфли, уже слегка грязные после пробежки через большой сад, и собираюсь забросить за кусты, но папа быстро выхватывает их, аккуратно ставит на подоконник.
— Они смогут выследить нас, — предупреждаю я.
Папа пожимает плечами.
— Я и так уверен, что она поймет, куда мы делись.
— Тогда зачем красться?
— Мы шпионы, забыла?
— Но я одета не как шпион. — Хмурюсь, приподнимаю подол нелепой розовой юбки, выглядывающей из-под пальто, и поворачиваюсь на каблуках своих камуфляжных сапожек.
Он смеется и низко кланяется мне.
— На самом деле вы совершенный образец сумасшедшей принцессы-шпионки, ваше высочество. Идемте. Ваша официальная шпионская карета подана в честь вашего дня рождения. — Мы отправляемся в путь к озеру и каякам.
Но тут наверху хлопает дверь. Доносится голос:
— Немедленно иди сюда, твоя бабушка приехала.
— Все пропало, — говорю я.
— Лучше вернуться, Люси.
— Почему?
— Она просто хочет поздравить тебя с днем рождения. Идем.
Я вздыхаю и плетусь обратно к дому, ноги словно свинцовые. Подхожу к подоконнику, где меня дожидаются туфли, оборачиваюсь: папа исчез. Отчетливый всплеск сообщает, что моя шпионская карета отчалила без меня.
У задней двери снимаю сапожки и сую ноги в розовые атласные туфли. Все-таки для шпионажа они лучше подходят. Все еще погруженная в игру, беззвучно крадусь по дому — не через главный холл, нет. Шпионы ходят осторожно, тихо, секретными путями. Я скольжу через мамин кабинет, из него ведет дверь, спрятанная за портьерами. Выхожу и оказываюсь в узком проходе, тянущемся вокруг гостиной. Я знаю, что они там.
Еще один шаг, потом другой…
Невнятные звуки голосов сменяются словами, которые я уже могу разобрать, а потом жалею, что их услышала.
ГЛАВА 9
Мяу. Мяяяяу.
Уф… Я открываю глаза. Еще темно, Паунс скребется в дверь спальни. Поднимаюсь и открываю ей дверь. Она убегает вниз по лестнице. Щурюсь на часы — двадцать минут шестого. Благодарю за раннее пробуждение, киска. Зеваю, потягиваюсь, ежусь от холода, набрасываю халат и плотно запахиваю его. Все равно теперь не уснуть.
Сон показался мне странным, хотя в глубине души я знаю, что все это происходило на самом деле. Возможно, его вызвало то ужасное розовое платье.
Сначала шло все прекрасно, мы с папой отправились на поиски приключений, а потом… Я подслушала какой-то разговор между Стеллой и ее матерью. Что-то неприятное. О чем они говорили?
