Стеф, помощница Стеллы, заканчивает разносить блюда и садится с остальными. Замечаю, что она молчалива, как и я; занята ужином, тоже посматривает на других.
Никак не могу избавиться от беспокойства и не понимаю, чем оно вызвано. Это чувство как-то связано с сегодняшним младенцем и с фотоальбомами. С недостающими ранними снимками. Все остальное на месте. Возможно, самые первые мои фотографии Стелла приберегла для себя.
Вдруг я понимаю, что привлекло мое внимание во внешности Стеллы. У нее волосы потемнели — не очень сильно, но темных корней больше не видно, они растворились в волосах, а общий цвет стал на полтона темней. Она посетила парикмахерскую. Я хмурюсь про себя. Вспоминаю, как она удивилась, впервые увидев меня с каштановыми волосами вместо светлых. Готова спорить, будет потихонечку подкрашиваться, пока мы не станем выглядеть одинаково.
Почему она так озабочена этим сходством? Или это только способ стать ближе?
В голове у меня что-то щелкает. Погоди, подумай. Слишком много странного накопилось. Много лет назад она подкрашивала волосы под цвет моих, словно подчеркивала нашу связь; теперь она старается делать так снова. Плюс ее странная реакция на изменение моей даты рождения. И отсутствие моих фотографий самого раннего возраста.
Ужин кажется мне безвкусным; я кладу вилку.
— Ты в порядке, Райли? — спрашивает Элли, и я чувствую, что остальные смотрят на меня, но не отвечаю.
Дни рождения. Доктор Лизандер рассказала: анализ клеток подтвердил, что мне не исполнилось шестнадцати, когда я стала Зачищенной, но если я родилась в ноябре, то мне уже шел семнадцатый. Она говорила, что я Джейн Доу, неизвестная, не поддающаяся идентификации по анализу ДНК. В глазах у нее читалось при этом сомнение, не то чтобы она лгала, просто сама не могла поверить в такое. В то, что никто не знает, кто я на самом деле. Она говорила… Нет. Она говорила, что я могу оказаться ребенком, рожденным в подпольных условиях.
— Райли? — До меня доносится зовущий голос, но он так далек, еле слышен.
Что сказала Астрид в тот день? Только совершенно точно? Я закрываю глаза, двигаясь назад во времени, меня закручивает, и вот я уже в другом месте. Темный коридор, я сижу скорчившись. Поглощена игрой, которая вдруг пошла не так, стараюсь в точности услышать ее слова…
Не пора ли рассказать ему правду? Что его бесценная дочка вовсе не его; что ты даже не знаешь, чья она.
Все погружается во тьму.
ГЛАВА 19
Постепенно на смену небытию приходят голоса и холодный пол.
— Лю… Райли. — Голос Стеллы.
Открываю глаза. Она обнимает меня и гладит по голове.
Я смотрю ей в глаза.
— Кто я?
— Должно быть, ты ударилась головой, — говорит Стелла и взглядом посылает мне сигнал тревоги.
Появляется Стеф. Держит в руках мои очки.
— Одна линза выпала, — сообщает она.
Закрываю глаза. Стеф видела; она должна была заметить, что глаза у меня в действительности зеленые, что очки — для маскировки.
Кто я такая? Ты даже не знаешь, чья она.
Стелла помогает мне подняться.
— Сейчас же в постель, — приказывает она. — Я их починила. Линза стала на место.
Стеф протягивает мне очки, беру их и надеваю. Стеф задумчиво переводит взгляд с меня на Стеллу.
Элли бежит впереди нас и придерживает открытую дверь. Я пытаюсь отстранить Стеллу, идти самостоятельно, но голова кружится и болит. Быть может, я действительно ударилась, когда упала? Когда потеряла сознание.
Стелла провожает меня до кровати; возле нас крутится Элли.
— Все нормально, Элли. Можешь идти, — говорит Стелла. Неуверенно глядя на нас, Элли выходит, закрывает за собою дверь. Щелкает замок.
Во взгляде Стеллы что-то похожее на страх.
— Ты мне не мать, — говорю я утвердительно.
Она отводит глаза, смотрит в сторону:
— Какая ерунда.
— Выслушай меня. Когда я проходила Зачистку, лордеры сделали клеточный анализ: мне не исполнилось шестнадцати, а это случилось уже после моего так называемого шестнадцатого дня рождения в том ноябре.
— Но анализ мог оказаться неверным…
— Ты сильно испугалась в тот день, когда я возразила, что у меня день рождения уже не в ноябре. У тебя нет моих младенческих снимков. И в тот день, на мое десятилетие, когда я подслушивала тебя и Астрид…
— Ты это помнишь? — Она широко раскрывает глаза.
— Астрид сказала, ты даже не знаешь, чья я. Тогда я решила: она имеет в виду, что папа не мой отец, но это только половина правды, не так ли? Ты тоже не моя мать. Признайся!
Румянец сходит с ее лица. Она в отчаянии смотрит мне в глаза.
— Я во всех отношениях могу считаться твоей матерью. Я тебя всегда любила, Люси.
— Нет! Во всех отношениях, кроме одного. Скажи мне правду. Скажи сейчас же!
— Ты должна отдохнуть. Похоже, у тебя сотрясение мозга.
— Не буду. Скажи, откуда я взялась! Я имею право знать.
Стелла дрожит, лицо ее искажается:
— Я твоя мать. Я. — Она прячет слезы и кое-что еще… правду.
Какая-то часть меня рвется успокоить, положить ладонь на ее руки, но нет. Она должна взглянуть правде в глаза. Неужели здесь такая страшная тайна, что она не может даже говорить о ней?
— Между нами все кончено, если ты не расскажешь, — говорю я и отворачиваюсь к стене.
Время идет. Несколько минут или больше? Рука касается моего плеча, затем исчезает.
— Хорошо, — произносит она усталым голосом. — Я расскажу тебе. Это грустная история.
Поворачиваюсь, сажусь на кровати.
— Я слушаю.
Некоторое время Стелла молчит, собирается с духом, потом кивает:
— Так вот. Твой папа и я хотели детей. Отчаянно хотели. Но всякий раз, забеременев, я теряла ребенка. Иногда носила дитя несколько месяцев, иногда дольше. Не знаю, почему так получалось; доктора не могли объяснить. Потом, наконец, это случилось: я снова забеременела. Но на этот раз никому не сказала, даже твоему папе. Тем временем он уехал; мы не ладили. — Она замолкает, кусает губы.
— И?
— Я осталась с матерью. — Тон, которым она это сообщает, подсказывает: она говорит далеко не все. Но я не перебиваю. — Ребенок родился преждевременно — моя дорогая милая дочка. Она подарила мне радость всего на несколько дней, а потом умерла. — Голос Стеллы прерывается, и я не знаю, что сказать.
Повернувшись ко мне, она берет меня за руку.
— Потом, через несколько месяцев, мать принесла мне тебя. Ты была замечательной. И ты была моей. Я всегда любила тебя, Люси, и поэтому ты моя дочь. Неужели не понимаешь?
