Музыка поднялась до крещендо. Весь огромный сумеречный лес ревел звуком. Аккорды неслись со всех сторон, сверху, с земли под ногами. Музыка была такой страстной, что Маскаллу показалось, будто душа покидает телесную оболочку.
Он по-прежнему следовал за Найтспором. Странное свечение появилось впереди. Это был не свет дня, а сияние, подобного которому Маскалл прежде не видел и даже не представлял возможным. Найтспор шел прямо к нему. Маскалл чувствовал, что его грудь вот-вот взорвется. Свет становился ярче. Жуткие музыкальные гармонии сменяли друг друга, подобно волнам яростного, магического океана… Тело Маскалла не смогло вынести такого потрясения, и внезапно он рухнул в обмороке, напоминавшем смерть.
Глава 14
Поулкраб
Утро медленно миновало. Маскалл задергался, открыл глаза и, моргая, сел. В лесу царил безмолвный сумрак. Странный свет погас, музыка стихла, Дримсинтер исчез. Маскалл ощупал бороду, покрытую кровью Тайдомин, и погрузился в глубокую задумчивость.
– По словам Панаве и Кэтиса, в этом лесу живут мудрецы. Возможно, Дримсинтер был одним из них. А то видение, что меня посетило, было проявлением его мудрости. Оно выглядело почти ответом на мой вопрос… Нужно было спрашивать не о себе, а о Суртуре. Тогда ответ был бы иным. Я мог бы что-то узнать… мог бы увидеть его.
Некоторое время Маскалл провел в безмолвной апатии.
– Но я бы не смог вынести то ужасное сияние, – продолжил он. – Оно рвало мое тело в клочья. И он меня предупредил. А значит, Суртур действительно существует и мое путешествие что-то значит. Но почему я здесь и что могу сделать? Кто такой Суртур? Где его искать?
Что-то дикое мелькнуло в его глазах.
– Что имел в виду Дримсинтер, когда сказал: «Не тебя, а Найтспора»? Неужели я второстепенный персонаж и он важен, а я – нет? Где находится Найтспор и чем он занят? Следует ли мне подчиниться ему? Неужели я сам ничего не могу создать?
Маскалл сел, вытянув ноги.
– Я должен смириться с тем, что это странное путешествие, во время которого должны произойти самые странные вещи. Нет смысла строить планы, ведь я ничего не могу просчитать даже на два шага вперед, я ничего не знаю. Но одно очевидно: лишь величайшая смелость поможет мне пройти этот путь, и я должен пожертвовать всем ради нее. Следовательно, если Суртур вновь явит себя, я встречусь с ним, даже если это будет означать смерть.
По черным, тихим лесным нефам вновь разнесся барабанный бой. Звук был очень далеким и едва различимым и напоминал последнее ворчание грома после сильной грозы. Маскалл слушал, не вставая с земли. Барабанная дробь стихла и больше не повторилась.
Маскалл со странной улыбкой произнес:
– Спасибо, Суртур! Я принимаю твой знак.
Собравшись подняться, он обнаружил, что сморщенная кожа на месте третьей руки неприятно хлопает при каждом движении. Ногтями он проделал в ней отверстия как можно ближе к грудной клетке, а затем аккуратно оторвал кожу, рассудив, что в этом мире стремительного роста и деградации культя быстро рассосется. Затем он встал и вгляделся во мрак.
Лес в этом месте довольно круто шел под уклон, и, не раздумывая, он зашагал вниз, уверенный, что куда-нибудь да придет. Стоило ему пуститься в путь, как настроение у него стало мрачным и угрюмым – он был потрясен, утомлен и грязен, его терзал голод; более того, он понял, что дорога предстоит неблизкая. Пусть так. Он решил не останавливаться, пока не оставит позади этот гнетущий лес.
Одно за другим он оглядывал темные, похожие на дома деревья, обходил их и двигался дальше. Высоко над головой по-прежнему виднелся крошечный кусочек сияющего неба; других указаний на время суток у него не было. Много влажных, скользких миль он мрачно брел вниз по склону, иногда через болота. Когда наконец сумерки начали светлеть, он решил, что открытое пространство уже близко. Лес стал более осязаемым и серым, и теперь Маскалл лучше понимал его величие. Древесные стволы напоминали круглые башни, а расстояния между ними были настолько большими, что все вместе они походили на естественные амфитеатры. Маскалл не мог различить цвет коры. Все, что он видел, поражало, но его восхищение было сварливо-неохотным. Разница в освещении в лесу за его спиной и в лесу впереди стала такой заметной, что он больше не сомневался: финал близок.
Впереди было по-настоящему светло; оглянувшись, Маскалл обнаружил, что отбрасывает тень. Стволы приобрели красноватый оттенок. Он ускорил шаг. Минуты шли, яркое пятно впереди стало четким и живым, с голубоватым оттенком. Маскаллу также показалось, что он слышит звук прибоя.
Участок леса, к которому он приближался, расцвел красками. Стволы деревьев были глубокого, темно-красного цвета; их листья высоко над головой имели оттенок алфайер; цвет сухих листьев под ногами Маскалл определить не мог. В то же время он обнаружил предназначение третьего глаза. Тот добавлял зрению третий угол, и каждый объект казался более выпуклым. Мир был не таким плоским – более реалистичным и значимым. Окружающий пейзаж притягивал Маскалла; он словно утратил самомнение, стал свободным и вдумчивым.
Сквозь последние деревья он увидел свет дня. Менее полумили отделяло его от границы леса, и, спеша выяснить, что лежит за ней, он побежал. Звук прибоя усилился. Столь странное шипение могла производить только вода, но это было не похоже на море. Почти сразу перед Маскаллом открылись безбрежные просторы танцующих волн – очевидно, Тонущее море. Он вновь перешел на быстрый шаг, внимательно оглядываясь. Ему в лицо ударил ветер – горячий, свежий и сладкий.
Выйдя на опушку леса, за которой без какого-либо перепада высоты начинался широкий песчаный берег, Маскалл прислонился спиной к огромному дереву и, не шевелясь, принялся изучать открывшуюся перед ним картину. Пески тянулись на запад и восток прямой полосой, прерываемой лишь нескольким ручьями. Песок был ярко-оранжевым, но местами попадались фиолетовые участки. Лес будто стоял на страже на протяжении всего побережья. Все оставшееся пространство занимали море и небо – Маскалл никогда не видел столько воды. Полукруг горизонта был таким широким, что можно было представить, будто находишься в плоском мире, обзор в котором ограничен исключительно остротой зрения. Море не было похоже ни на одно море на Земле. Оно напоминало огромный жидкий опал. На глубоком, великолепном изумрудно-зеленом теле повсюду мелькали красные, желтые и синие всполохи. Движение волн было удивительным. Водяные пики медленно росли, пока не достигали в высоту десяти или двадцати футов, после чего внезапно оседали вниз и в стороны, распространяя далеко вокруг серию концентрических колец. Стремительные течения, похожие на реки, неслись от суши; они были темнее и без водяных пиков. Там, где море встречалось с берегом, волны обрушивались на песок с почти зловещей быстротой, издавая странный шипящий, плюющийся звук, который и слышал Маскалл. Зеленые языки без пены втягивались обратно.
На расстоянии двадцати миль, насколько мог судить Маскалл, прямо напротив него, выступал из моря невысокий остров, черный, лишенный определенной формы. Это был остров Суэйлоуна. Маскалла заинтересовал не столько сам остров, сколько синий закат, пылавший за ним. Элппейн зашел, однако все небо на севере было погружено в минорную тональность его послесвечения. Бранчспелл в зените сиял ослепительным белым светом, день был безоблачным и невероятно жарким, но там, где зашло синее солнце, над миром словно лежала мрачная тень. Маскалл чувствовал, что расщепляется, будто два разных химических процесса одновременно воздействовали на клетки его тела. Поскольку даже послесвечение Элппейна производило на него такой эффект, Маскалл подумал, что вряд ли сможет увидеть само солнце и выжить. Однако он еще мог подвергнуться неким изменениям, которые сделали бы это возможным.
