– Интересная легенда, – заметил Маскалл. – Но кто такой Крэг?
– Говорят, когда родился мир, вместе с ним родился Крэг – дух из крупиц Маспела, для которых Формирующий не придумал форму. С тех пор все в мире пошло наперекосяк, потому что Крэг повсюду следует по пятам за Формирующим и портит все, что тот делает. К любви добавляет смерть, к сексу – стыд, к разуму – безумие, к добродетели – жестокость, к прекрасной внешности – кровожадное нутро. Таковы деяния Крэга, и потому любовники в этом мире зовут его демоном. Они не понимают, Маскалл, что без него мир утратит свою красоту.
– Крэг и красота! – воскликнул Маскалл с циничной усмешкой.
– Именно так. Та самая красота, на поиски которой мы сейчас плывем. Красота, ради которой я оставила мужа, детей и счастье… Ты думал, красота приятна?
– Разумеется.
– Приятная красота – пресное творение Формирующего. Чтобы увидеть красоту в ее ужасной безупречности, нужно сорвать с нее приятность.
– Хочешь сказать, я ищу красоту, Глимейл? У меня и в мыслях такого не было.
Она не ответила. Подождав несколько минут, Маскалл вновь повернулся к ней спиной. Больше они не разговаривали до самого острова.
К тому времени как они приблизились к его берегам, воздух стал холодным и влажным. Бранчспелл почти касался моря. Длина острова составляла три или четыре мили. Сначала тянулись широкие пески, затем низкие темные скалы, а за ними набухли пустынные непримечательные холмы, полностью лишенные растительности. Течение поднесло их на расстояние ста ярдов от берега; там оно делало резкий поворот и огибало остров.
Глимейл спрыгнула с плота и поплыла к берегу. Маскалл последовал ее примеру, и покинутый плот быстро унесло течением. Вскоре они достигли мелководья и остаток пути преодолели вброд. Когда они добрались до суши, солнце окончательно зашло.
Глимейл направилась прямо к холмам, и Маскалл, кинув взгляд на приземистый темный силуэт леса Уомбфлэш, зашагал за ней. Скалы остались позади; дальше подъем был пологим и легким, а по плодородной сухой коричневой земле было приятно идти.
Чуть в стороне, слева, сияло что-то белое.
– Тебе необязательно туда идти, – сказала Глимейл. – Это может быть только один из скелетов, о которых говорил Поулкраб. Гляди, вон еще один!
– Теперь все ясно, – с улыбкой заметил Маскалл.
– Нет ничего смешного в том, чтобы умереть за красоту, – ответила Глимейл, нахмурив брови.
И, увидев по пути множество рассыпанных человеческих костей, от ослепительно-белых до грязно-желтых, словно открытое кладбище среди холмов, Маскалл согласился с ней и стал серьезным.
Было еще светло, когда они достигли высшей точки и смогли увидеть, что лежит по ту сторону. Море к северу от острова ничем не отличалось от того, что они пересекли, но его живые огни быстро меркли.
– Это Мэттерплей, – сказала женщина, показав пальцем на невысокую сушу на горизонте, до которой, казалось, было еще дальше, чем до Уомбфлэша.
– Интересно, как сюда перебрался Дигранг, – задумчиво произнес Маскалл.
Неподалеку в низине, окруженной приземистыми холмами, они увидели маленькое круглое озеро не более полумили в диаметре. Закатное небо отражалось в его водах.
– Должно быть, это Айронтик, – сказала Глимейл.
– Что это такое?
– Насколько я слышала, инструмент, на котором играет Эртрид.
– Мы близки к цели, – заметил Маскалл. – Давай пойдем туда и посмотрим.
Приблизившись, они увидели человека, отдыхавшего на дальнем берегу. Казалось, он спал.
– Кто это, если не Эртрид? – спросил Маскалл. – Давай переправимся на тот берег, если вода нас удержит. Это сбережет нам время.
Он первым сбежал по склону, спускавшемуся к озеру. Глимейл последовала за ним более чинно, не отводя глаз от лежащего человека, словно завороженная. Достигнув края воды, Маскалл попробовал ее ногой, чтобы проверить, выдержит ли она его вес. Что-то необычное в ее облике заставило его усомниться. Вода была спокойной и темной, как великолепное зеркало из жидкого металла. Обнаружив, что она держит его и что ничего не случилось, Маскалл поставил на поверхность озера вторую ногу. В то же мгновение его тело пронзил сильнейший разряд, напоминавший электрический, и Маскалла швырнуло обратно на берег.
Он поднялся, стряхнул грязь и зашагал вдоль берега. Глимейл присоединилась к нему, и они обошли половину озера вместе. Когда они приблизились к человеку, Маскалл толкнул его ногой. Тот проснулся и, моргая, посмотрел на них.
Его лицо было бледным, слабым и пустым, с неприятным выражением. На подбородке и голове росли жидкие черные волосы. На лбу вместо третьего глаза был идеально круглый орган с причудливыми извилинами, напоминавшими ухо. От человека исходил неприятный запах. На вид он едва достиг среднего возраста.
– Просыпайся, приятель, – резко бросил Маскалл, – и скажи нам, ты ли Эртрид.
– Сколько времени? – спросил в ответ мужчина? – Скоро ли взойдет луна?
Не проявив интереса к ответу, он сел и, отвернувшись, принялся загребать ладонью землю и вяло поедать.
– Как ты можешь есть эту грязь? – с отвращением спросил Маскалл.
– Не сердись, Маскалл, – сказала Глимейл, положив ладонь ему на руку и покраснев. – Это Эртрид, человек, который нам поможет.
– Он должен это подтвердить.
– Я Эртрид, – произнес мужчина слабым, приглушенным голосом, который внезапно показался Маскаллу властным. – Чего вам нужно? Лучше уходите, да поскорее. Когда взойдет Тиргелд, будет поздно.
– Можешь не объяснять, – воскликнул Маскалл. – Нам известна твоя слава, и мы пришли, чтобы услышать твою музыку. Но что это за орган у тебя на лбу?
Эртрид пристально посмотрел на него, и улыбнулся, и посмотрел снова.
– Это для ритма, который превращает шум в музыку. Не спорьте и уходите. Мне не доставляет удовольствия заселять остров трупами. Они отравляют воздух, а больше ни на что не годны.
Темнота быстро опускалась на землю.
– Ты весьма болтлив, – холодно произнес Маскалл. – Но после того как мы послушаем твою игру, возможно, я сам сыграю что-нибудь.
– Ты? Значит, ты музыкант? Ты хоть знаешь, что такое музыка?
Огонек заплясал в глазах Глимейл.
– Маскалл считает, что музыка живет в инструменте, – сказала она своим глубоким голосом. – Но на самом деле она в душе Мастера.
– Верно, – согласился Эртрид, – однако это не все. Я расскажу вам, что это такое. В Треле, где я родился и вырос, нас учат тайне Троицы в природе. Мир, что лежит перед нами, имеет три направления. Длина – это линия, отделяющая то, что есть, от того, чего нет. Ширина – это поверхность, показывающая, каким образом один объект того, что есть, сосуществует с другим объектом. Глубина – это путь, ведущий из того, что есть, к нашему собственному телу. Схоже обстоит дело и с музыкой. Звук – это существование, без которого ничто невозможно. Симметрия и Числа – это способ сосуществования звуков, одного с другим. Эмоция – это движение нашей души к прекрасному создаваемому миру. Творя музыку, люди привыкли создавать прекрасные мелодии ради удовольствия, которое они приносят. Таким образом, их музыкальный мир построен на удовольствии; его симметрия равномерна и очаровательна, эмоция – сладка и приятна… Но моя музыка построена на болезненных мелодиях, а потому ее симметрия безумна, и увидеть ее трудно; ее эмоция горька и ужасна.
