Берег приближался. Внешне он напоминал остров Суэйлоуна – те же широкие пески, небольшие скалы и непримечательные, голые округлые холмы, уходящие вглубь суши. Однако в лучах утреннего солнца он выглядел романтично. Маскаллу, изможденному и мрачному, не было до этого дела, но как только дерево коснулось земли, он быстро спустился по ветвям и прыгнул в море. Когда он добрался до берега, огромное белое солнце уже стояло высоко над горизонтом.
Он долго шел по песку на восток, без особой цели. Маскалл решил, что будет идти, пока не увидит речку или долину, чтобы подняться по ней. Солнечные лучи вселяли радость и постепенно облегчали его тяжелую ночную ношу. Когда он прошел по берегу около мили, путь ему преградил широкий поток, впадавший в море из естественного прохода в скалах. Вода в нем, чудесного, прозрачного зеленого цвета, была полна пузырьков. Она выглядела такой ледяной, шипучей и соблазнительной, что Маскалл кинулся на землю лицом вниз и напился. Когда он снова встал, его глаза принялись шутить над ним, то затуманиваясь, то проясняясь… Возможно, это было воображение, но Маскаллу почудилось, будто внутри у него шевелится Дигранг.
Он пошел вдоль реки, миновал просвет в скалах – и впервые увидел настоящий Мэттерплей. Перед ним раскинулась долина, подобная драгоценному камню в оправе из голого, скудного камня. Вся холмистая местность была пустынной и безжизненной, однако лежавшая в ее сердце долина оказалась исключительно плодородной; никогда еще Маскалл не встречал подобного изобилия. Она извивалась среди холмов, и перед ним был ее широкий нижний конец. Дно долины было шириной около полумили; ширина бежавшего посередине потока составляла почти сто футов, но он был чрезвычайно мелким, в большинстве мест его глубина не превышала нескольких дюймов. Стены долины поднимались футов на семьдесят, но очень полого; сверху донизу их покрывали небольшие деревца с яркими листьями, окрашенными не в различные оттенки одного цвета, как на земных деревьях, но в разные цвета, в основном сияющие и оптимистичные.
Дно долины напоминало сад волшебника. Плотно переплетенные деревья, кусты и лианы-паразиты повсюду сражались за место. Формы были странными и гротескными, и ни одна не повторялась; окрас листьев, цветов, органов размножения и стеблей был уникальным, казалось, здесь представлены все возможные сочетания пяти основных цветов Торманса, и Маскаллу результат показался зрительным хаосом. Растительность была такой буйной, что он не мог пробиться сквозь нее и был вынужден держаться речного русла. Прикосновение к воде вызывало странное покалывание во всем его теле, напоминавшее легкий удар током. Птиц не было, но несколько удивительных крылатых рептилий небольшого размера все время пересекали долину, перелетая от холма к холму. Крылатые насекомые роились вокруг Маскалла, угрожая причинить вред, однако в итоге выяснилось, что его кровь им не подходит, поскольку его ни разу ни укусили. По берегам реки кишели отталкивающие ползучие твари, напоминавшие многоножек, скорпионов, змей и тому подобных созданий, но они тоже не пытались атаковать своим оружием голые ноги Маскалла, когда он проходил сквозь их ряды к воде… Однако там он встретил кошмарное чудовище размером с пони, внешне напоминавшее – если оно вообще кого-то напоминало – морское ракообразное, и был вынужден остановиться. Они уставились друг на друга: монстр – злобно, Маскалл – хладнокровно и опасливо. Пока он смотрел на чудовище, с ним произошла удивительная вещь.
В глазах у него вновь помутилось. Но когда пару минут спустя туман развеялся, и он смог видеть отчетливо, его зрение изменилось. Теперь он видел сквозь тело животного и мог различить все его внутренние органы. Наружный панцирь и твердые ткани были расплывчатыми и полупрозрачными; сквозь них резко выделялась светящаяся сеть кроваво-алых вен и артерий. Потом твердые части окончательно поблекли, и осталась только кровеносная система. Не было даже мягких сосудов, одна лишь кровь, бежавшая туда-сюда, подобно жидкому огненному скелету в форме монстра. Затем кровь тоже начала меняться. Вместо непрерывного жидкого потока Маскалл различил миллионы отдельных частиц. Красный цвет был иллюзией, созданной их быстрым движением; теперь он четко видел, что точки в своей блистательной яркости напоминали крошечные солнца. Это был двойной поток звезд, несущихся сквозь космос. Один рукав направлялся к неподвижной точке в центре, в то время как другой исходил из нее. Маскалл узнал в первом вены чудовища, во втором – артерии, а в неподвижной точке – сердце.
Пока он изумленно смотрел, звездная сеть внезапно погасла, будто задутое пламя. Там, где стояло ракообразное, теперь была пустота. И все же сквозь эту «пустоту» Маскалл не мог различить пейзаж. Что-то заслоняло свет, хотя и не имело ни формы, ни цвета, ни материи. И теперь объект, больше не воспринимаемый зрением, начал восприниматься эмоциями. Приятное, живительное ощущение восходящих соков, убыстряющихся от любви пульсов, приключений, загадки, красоты, женственности захватило Маскалла – и, удивительным образом, оно ассоциировалось с монстром. Маскалл не спрашивал себя, почему невидимое чудовище заставило его почувствовать себя молодым, сексуальным и дерзким; он был полностью поглощен эффектом. Казалось, будто плоть, кости и кровь были отброшены, и он стоял лицом к лицу с самой Жизнью, медленно вливавшейся в его тело.
Ощущение померкло, после короткой паузы в пустоте вновь появился текучий звездный остов. Он превратился в кровеносную систему. Возникли твердые части тела, становившиеся все более четкими, в то время как кровеносная сеть бледнела. Наконец внутренние органы оказались полностью скрыты панцирем – существо стояло перед Маскаллом во всем своем прежнем грозном уродстве, плотное, окрашенное и непоколебимое.
Что-то в Маскалле вызвало у монстра недовольство, и тот, развернувшись, неуклюже заковылял прочь на шести ногах, двигаясь мучительно и неприглядно к противоположному берегу реки.
После этого приключения апатия покинула Маскалла. Он стал тревожным и задумчивым. Ему казалось, что он начал видеть мир глазами Дигранга и что впереди ждали загадочные неприятности. Когда у него в следующий раз помутилось в глазах, он подавил это ощущение силой воли, и ничего не случилось.
Долина извивами поднималась в холмы. Она значительно сузилась, а лесистые склоны по ее сторонам стали выше и круче. Теперь ширина потока составляла футов двадцать, но он был глубже и полнился движением, пузырьками и музыкой. Электрические уколы воды стали более сильными, почти неприятными, но другой дороги не было. Наполненная оглушительной какофонией звуков множества живых существ, маленькая долина напоминала огромный дискуссионный зал Природы. Жизнь стала еще изобильней; каждый квадратный фут пространства представлял собой клубок соперничающих воль, растительных и животных. Это был настоящий рай для натуралиста: все формы были разными – и все были фантастичными, с индивидуальным характером.
Казалось, Природа столь быстро творит жизненные формы, что для них просто физически не хватает места. Однако это была не Земля, где нужно посеять сотню семян, чтобы взошло одно. Здесь выживали юные формы, а старые теснились ради них и вымирали – повсюду, куда смотрел Маскалл, они усыхали и гибли без какой-либо видимой причины; их просто убивала новая жизнь.
