– Она лежит под землей. Ее сообщения с верхним миром малочисленны, и никто из тех, с кем я беседовал, не знает, где они находятся. Я обыскал долины и холмы. Побывал у самых врат Личсторма. Я так стар, что ваши старики рядом со мной покажутся новорожденными младенцами, и все же теперь я не ближе к Трелу, чем тот зеленый юнец, что жил среди других фэнов.
– Значит, если моя удача хороша, твоя исключительно плоха… Но что ты приобретешь, отыскав Фэсини?
Лихаллфэ молча посмотрел на него. Улыбка на лице некто погасла и сменилась таким выражением неземной боли и печали, что Маскаллу не было нужды настаивать на ответе. Некто терзала скорбь и тоска любовника, навечно разлученного с возлюбленным, запахи и следы которого всегда рядом. На мгновение эта страсть придала чертам некто безумную, суровую духовную красоту, намного превосходившую красоту любой женщины или мужчины.
Однако внезапно это выражение исчезло, и в резком контрасте Маскалл увидел подлинного Лихаллфэ. Чувственность некто была исключительной, но вульгарной; она напоминала героизм одиночки, с неутомимой настойчивостью преследующего животные цели.
Маскалл неодобрительно посмотрел на фэна и постучал пальцами по бедру.
– Что ж, пойдем вместе. Быть может, мы что-нибудь отыщем, и в любом случае я вряд ли пожалею о беседе со столь выдающейся личностью, как ты.
– Но я должен предупредить тебя, Маскалл. Мы с тобой – разные создания. Тело фэна содержит всю жизнь, тело мужчины – только ее половину; другая половина находится в женщине. Возможно, Фэсини окажется для тебя слишком крепким зельем… Разве ты этого не чувствуешь?
– Мои чувства притупились. Я приму все меры предосторожности, какие смогу, а в остальном положусь на удачу. – Он наклонился и, ухватившись за тонкое, изношенное одеяние фэна, оторвал от него широкую полосу, которой обмотал лоб. – Я не забыл твой совет, Лихаллфэ. Мне бы не хотелось пуститься в путь Маскаллом и достичь цели Дигрангом.
Фэн криво ухмыльнулся, и они двинулись вверх по течению. Дорога была трудной. Им приходилось шагать от камня к камню, и это оказался нелегкий труд. Время от времени они сталкивались с более серьезным препятствием, через которое требовалось перелезать. Разговор прервался на долгое время. Маскалл по возможности следовал совету спутника избегать воды, однако ему то и дело приходилось в нее ступать. Во второй или в третий раз его руку внезапно пронзила агония в том месте, где нанес рану Крэг. Взгляд Маскалла стал веселым, его страхи испарились, и он принялся намеренно шагать по ручью.
Гладя подбородок, Лихаллфэ наблюдал за ним прищуренными глазами, пытаясь понять, что произошло.
– Это твоя удача говорит с тобой, Маскалл? Или случилось нечто иное?
– Послушай. Ты существо с древним опытом, и если уж кто-то знает, так это ты. Что такое Маспел?
Лицо фэна ничего не выражало.
– Мне это название незнакомо.
– Это некий иной мир.
– Такого не может быть. Существует лишь один мир – мир Фэсини.
Маскалл подошел к некто, взял под руку и заговорил:
– Я рад, что встретил тебя, Лихаллфэ, потому что эта долина и все остальное нуждается в объяснении. Например, в этом месте почти не осталось органических форм – почему они исчезли? Ты зовешь этот ручей «потоком жизни», однако чем ближе мы к его истоку, тем меньше жизни он дает. Милей – другой ниже по течению мы видели этих спонтанных животных-растений, возникавших из ниоткуда, в то время как у самого моря растения и животные кишмя кишат, просто не дают друг другу прохода. И если все это неким таинственным образом связано с твоим Фэсини, сдается мне, его природа в высшей степени парадоксальна. Его сущность начинает творить формы, лишь если ее хорошенько ослабить и разбавить… Но, быть может, мы оба говорим глупости.
Лихаллфэ покачал головой.
– Все это должным образом согласуется. Поток есть жизнь, и он постоянно бросает искры жизни. Когда материя ловит и пленит эти искры, они становятся живыми формами. Чем ближе поток к своему истоку, тем ужаснее и сильнее его жизнь. Когда мы достигнем начала долины, ты сам увидишь, что там вообще нет жизненных форм. Это означает, что не существует достаточно прочной материи, способной уловить и удержать ужасные искры, которые там встречаются. Ниже по течению большинству искр хватает энергии, чтобы подняться в верхние слои атмосферы, однако некоторые задерживаются на пути вверх и внезапно взрываются формами. Я сам появился на свет таким образом. Еще ниже по течению, у моря, поток теряет значительную часть своей жизненной силы, и искры там ленивы и неповоротливы. Они рассыпаются в стороны, вместо того чтобы подниматься в воздух. Вряд ли найдется материя, сколь бы нежной она ни была, неспособная удержать эти слабые искры, и множество их попадает в плен. Этим объясняется разнообразие живых форм, которые можно там увидеть. Более того, искры передаются из одного тела в другое при смене поколений, и так продолжается непрерывно, пока они не погаснут от истощения. Еще ниже лежит само Тонущее море. Там выродившаяся, обессиленная жизнь потоков Мэттерплея имеет в качестве тела целое море. Она так слаба, что не может создать никаких форм, однако ее постоянные бесплодные попытки выражаются в виде водяных колонн.
– Значит, медленное развитие мужчин и женщин связано со слабостью зерна жизни в них?
– Именно. Оно не может одновременно удовлетворить все свои желания. И теперь ты понимаешь, насколько превосходят людей фэны, которые рождаются спонтанно от более энергичных, возбужденных искр.
– Но откуда берется материя, которая заключает в себе эти искры?
– После смерти жизнь становится материей. Сама материя умирает, но постоянно сменяется новой материей.
– Но если жизнь происходит от Фэсини, как она может умирать?
– Жизнь есть мысли Фэсини, и, покинув его сознание, они становятся ничем – простыми гаснущими углями.
– Безрадостная философия, – заметил Маскалл. – Но тогда кто такой сам Фэсини и почему он мыслит?
Лихаллфэ вновь одарил его сморщенной улыбкой.
– Это я тоже объясню. Природа Фэсини такова. Со всех сторон его окружает Пустота. У него нет спины и боков, только лицо; и лицо это – его форма. Иначе быть не может, поскольку ничто больше не способно существовать между ним и Пустотой. Его лицо – сплошные глаза, потому что он вечно созерцает Пустоту. Он черпает из нее вдохновение, ведь это единственный способ для него почувствовать себя. По той же причине фэнам и даже людям нравятся пустые места и безграничные пустоши, ведь там есть частица Фэсини.
– Похоже на правду, – согласился Маскалл.
– Мысли постоянно текут от лица Фэсини назад. Но поскольку лицо у него со всех сторон, они текут внутрь. Таким образом, мысленный поток непрерывно движется из Пустоты в нутро Фэсини, которое является миром. Мысли становятся формами и населяют мир. Следовательно, окружающий нас внешний мир находится вовсе не снаружи, а внутри. Видимая вселенная напоминает огромный желудок, а того, что действительно находится извне, мы никогда не увидим.
