– Да, ты боишься! Боишься! – вмешался Крэг визгливым, скрипучим голосом. – Ты, вечный бездельник!
Маскалл изумленно переводил взгляд с одного на другого. Между ними явно существовала враждебность, свидетельствовавшая о прежнем близком знакомстве.
Они пошли через лес, держась рядом с опушкой, и через милю увидели длинное, узкое озеро, тянувшееся вдоль нее. Деревья со свернутыми долмовыми листьями были низкими и тонкими. Подлеска не было – путники шагали по чистой коричневой земле. Вдалеке грохотал водопад. Царила тень, но воздух был приятно теплым. Насекомые отсутствовали. Яркое озеро за опушкой казалось прохладным и поэтичным.
Гангнет с нежностью сжал руку Маскалла.
– Если бы мне поручили привести тебя из твоего мира, Маскалл, я бы привел тебя сюда, а не в ту красную пустыню. Тогда ты избегнул бы темных пятен, и Торманс показался бы тебе прекрасным.
– И что с того, Гангнет? Темные пятна никуда бы не делись.
– Ты мог бы увидеть их позже. Вся разница в том, видишь ли ты тьму сквозь свет – или яркость сквозь тени.
– Лучше всего видеть четко. Торманс – отвратительный мир, и я предпочитаю знать его таким, какой он есть на самом деле.
– Отвратительным его сделал дьявол, а не Кристалмен. То, что ты видишь вокруг, – это мысли Кристалмена. Он – сама Красота и Удовольствие. Даже Крэгу не хватит наглости отрицать это.
– Здесь очень мило, – согласился Крэг, злобно оглядываясь. – Не хватает только подушки и дюжины гурий.
Маскалл высвободился из хватки Гангнета.
– Прошлой ночью, когда я пробирался через грязь в призрачном лунном свете, мир действительно казался мне красивым.
– Бедная Салленбодэ! – со вздохом произнес Гангнет.
– Что? Ты ее знал?
– Я знаю ее через тебя. Оплакивая благородную женщину, ты демонстрируешь собственное благородство. Я думаю, что все женщины благородны.
– Благородных женщин могут быть миллионы, но есть только одна Салленбодэ.
– Раз существует Салленбодэ, значит, мир не может быть плохим местом, – сказал Гангнет.
– Смени тему… Мир суров и жесток, и я буду рад его покинуть.
– Однако кое в чем вы сходитесь, – заметил Крэг со злобной ухмылкой. – Удовольствие – это хорошо, конец удовольствия – это плохо.
Гангнет холодно посмотрел на него.
– Нам известны твои странные теории, Крэг. Ты очень их любишь, но они не работают. Мир без удовольствия невозможен.
– Так полагает Гангнет! – усмехнулся Крэг.
Лес кончился, и они вышли на небольшую скалу. У ее подножия, футах в пятидесяти внизу, продолжалась череда озер и лесов. Бэри казался одним большим горным склоном, сложенным из природных террас. Озеро, вдоль которого они шли, не кончалось, а переливалось за обрыв полудюжиной прекрасных узких водопадов, белых и пенистых. Скала не была отвесной, и мужчины без труда спустились по ней.
У подножия они попали в очередной лес. Здесь деревья росли гуще, и путники не видели ничего, кроме стволов. Сквозь сердце леса бежал прозрачный ручей; они зашагали по его берегу.
– Мне пришло в голову, – сказал Маскалл Гангнету, – что меня погубит Элппейн. Я прав?
– Эти деревья не боятся Элппейна, так с чего бояться тебе? Элппейн – чудесное, животворящее солнце.
– Я спрашиваю потому, что видел его послесвечение, и оно вызвало у меня столь бурные эмоции, что еще чуть-чуть – и я бы не выдержал.
– Причина в том, что силы пребывали в равновесии. Когда ты увидишь сам Элппейн, он будет главенствовать, и воли внутри тебя не схлестнутся.
– Скажу тебе заранее, Маскалл, что это и есть козырная карта Кристалмена, – с ухмылкой добавил Крэг.
– Что ты имеешь в виду?
– Увидишь. Ты столь торопливо отречешься от мира, что захочешь остаться в нем хотя бы ради ощущений.
Гангнет улыбнулся.
– Как видишь, угодить Крэгу нелегко. Нельзя ни наслаждаться ощущениями, ни отрекаться. Что же остается делать?
Маскалл повернулся к Крэгу.
– Это очень странно, но я все равно не понимаю твоей религии. Ты рекомендуешь самоубийство?
Крэг с каждой минутой выглядел все болезненней и отвратительней.
– Что, лишь потому, что они перестали тебя гладить? – воскликнул он со смехом, демонстрируя потемневшие зубы.
– Кем бы ты ни был и чего бы ни хотел, ты кажешься очень уверенным в себе, – сказал Маскалл.
– Да, а ты бы желал, чтобы я краснел и заикался, как болван! Чем не отличный способ расправиться с ложью.
Гангнет посмотрел на подножие одного из деревьев, наклонился и поднял два или три предмета, напоминавших яйца.
– Это еда? – спросил Маскалл, принимая дар.
– Да, съешь их. Должно быть, ты голоден. Я сам есть не хочу, и не будем оскорблять Крэга, предлагая ему удовольствие, особенно столь низменное.
Маскалл отбил кончики у двух яиц и проглотил жидкое содержимое, у которого был спиртовой привкус. Крэг выхватил третье яйцо у него из руки и швырнул в дерево, где оно разбилось и прилипло слизистым пятном.
– Не стану ждать, чтобы меня попросили, Гангнет… Есть ли зрелище отвратительней, чем раздавленное удовольствие?
Гангнет промолчал, но взял Маскалла за руку.
Они шагали через леса и спускались по скалам около двух часов. Затем пейзаж изменился. Начался крутой горный склон, который тянулся несколько миль, спускаясь на четыре тысячи футов под почти неизменным углом. Маскалл никогда не видел ничего подобного. На склоне рос огромный лес, отличавшийся, однако, от тех лесов, сквозь которые им довелось пройти. Листья на деревьях были сонно свернуты, но ветви оказались столь многочисленными и частыми, что, не будь они прозрачными, лучи солнца не проникали бы вниз. В результате весь лес был залит светом, мягким и розовым, как цвет ветвей. Это освещение было таким веселым, женственным и рассветным, что настроение Маскалла мгновенно улучшилось, хоть он того и не желал.
Он взял себя в руки, вздохнул и задумался.
– Что за место для томных глаз и шей из слоновой кости, Маскалл! – насмешливо просипел Крэг. – И почему здесь нет Салленбодэ?
Маскалл грубо схватил его и швырнул в ближайшее дерево. Крэг поднялся и разразился ревущим смехом, ничуть не расстроенный.
– Мои слова – правда или ложь?
Маскалл сурово посмотрел на него.
– Похоже, ты считаешь себя необходимым злом. Я ничем тебе не обязан и могу не идти с тобой дальше. Думаю, нам лучше расстаться.
Крэг повернулся к Гангнету с насмешливой, гротескной серьезностью.
– Что скажешь? Расстанемся, когда того захочет Маскалл – или захочу я?
