— Сынок! — Отец картинно отбросил газету в сторону, вскочил, заключил Антона в объятия.
Антон сурово отстранился — напился, урод! (Антон ненавидел отца пьяным — остались неприятные, шокирующие, яркие воспоминания из раннего детства, когда пьяный отец орал на мать, вспоминая какого-то ее лейтенанта, даже распускал руки. Эти картины скандалов сильно давили на психику Антона.)
— Здравствуй, папа.
— Садись… Коньяк? Чай, кофе? Очень рад тебя видеть!
— Опять пьешь!
— Все из-за матери.
— Перестань. Это для тебя стало обычным оправданием. Ты подсел на алкоголь!
— Антоша, в моем возрасте мужчины подсаживаются на алкоголь, ты прав. Алкоголь — страшная, могучая сила, которой тяжело противостоять или невозможно… — Посмотрев на Антона, Бардаков-старший потеплел, жалко попросил: — У тебя вся жизнь впереди, для тебя алкоголь — враг, а моя жизнь кончена… Прости отца своего — я стал искать забвения в дурмане.
— Как ты выражаешься цветисто. Впрочем, это твои дела. Не дело сыну учить отца!
— Во! Правильно!
Бардаков, погрозив кому-то пальцем, тут же налил себе новую порцию коньяка в бокал темного стекла, искоса глянул на Антона, выпил и снова воззрился на него, уже расточая внимательную улыбку.
Никогда Антон не любил такой улыбки отца — приторно показной, при его полном равнодушии к нему в последнее время.
— Так вот… — начал Антон.
— Чай или кофе?
— Кофе. Отец, есть разговор.
— Я понял. Решил что-то прикупить?
Антон взъярился — отец думал, что, кроме денег, ничто не могло привлечь Антона в его общество, хотя так и было. Он тут же остыл, отрицательно покачал головой, чем сильно озадачил отца — тот состроил глупую мину, но, попросив указательным пальцем паузу, снова налил себе коньяка, выпил, потом стремительно встал (это удивило Антона — пьяные не такие энергичные!), прошел к своему столу, нажал кнопку селектора:
— Оксана, два кофе. Покрепче!
Вернувшись, он сел напротив, сложил руки на животе. Беззаботный, спокойный, трезвый. Антон всегда поражался его умению гасить в себе алкогольное опьянение в нужные ему моменты.
— Что у тебя? Узнавал у ректора — ты сдал все экзамены на «отлично». Прекрасная работа! Теперь только защитить диплом, и ты…
Вошла секретарша. Тридцатилетняя приятная женщина. Ею отец заменил прежнюю старуху. Антон сначала подумал, что отец приблизил ее к себе, чтобы она удовлетворяла его как мужчину, но тот, заметив его странную ухмылку в первый день после замены секретарши, ясно пояснил, что старуха была верной фурией прежнего директора Еремеева. А насчет Оксаны… Она профессионал в своем деле, любит мужа, у нее двое детей — девочка и мальчик. Антон тогда смутился, но остался благодарен отцу — он воспринимал его как равного, как взрослый мужчина взрослого мужчину.
Сейчас, глядя на Оксану, ставившую поднос с кофейным сервизом на столик, Антон мимолетно оценил ее стройную фигуру и полную грудь — прекрасно сохранилась, имея двоих детей. Молодец.
Они остались вдвоем. Отец и сын.
— Папа, я женюсь.
— Вот как? — Ничто не изменилось в лице отца, но Антон понял — новость его озадачила. — Кто она?
— Алиса Франк.
— Еврейка?
— Тебе не нравятся еврейские женщины?
— Мне?! Я их обожаю! Это такие изысканные красавицы и преданные подруги! Так она еврейка, значит?
— Немка.
— Немка. — Бардаков насупился, вспомнив Нору Рогову и ее чувственность, и развращенную Анну, и казненного им Коротышку. — Немка… — произнес он отстраненно.
Глядя на него, Антон опять озлился — пьянь, опять поплыл.
— Отец! — чуть не вскрикнул он.
— Да! — тут же очнулся Бардаков. Произнес неровным голосом: — А ты правда ее любишь? Реально любишь?
— Да. Мы любим друг друга.
— Хорошо. Я рад за тебя. Но я, прости, разузнаю о ней поподробнее… Как, ты говоришь, ее зовут?
— Не надо ничего узнавать, отец!
— Антон, ты мой наследник!
Антон понял, что, хоть и пьяный, отец в чем-то прав. Сказал сердито:
— Алиса Франк. Ее имя — Алиса Франк!
— Я понял и запомнил. Не кричи!
— Хорошо!
— Так не кричи!
— Я не кричу. Сказать раздельно? Не кричу-у.
— Выпьешь со мной?
— Отец, я за рулем!
— Да, да, точно. Уже едешь?
— Еду. Когда… одобрение на брак получить?
— Я сказал — все проверю… Увидимся, сынок…
— Увидимся.
Время летело. Антон продолжал встречаться с Алисой, прошло вручение дипломов, и был назначен день свадьбы.
После бурного торжества счастливые молодожены уехали в свадебное путешествие: Москва, Санкт-Петербург, Рига, Стокгольм, Копенгаген, Лондон.
Когда утомленный романтикой Антон, вернувшись на завод, приоткрыв двери кабинета, собирался войти, то увидел необъяснимое — отец, злой и не контролирующий себя, стоял над избитым, с сопливым окровавленным носом Огурцовым, сжавшимся в комок в самом углу кабинета, и мочился на него. Антон затворил двери в глубоком смятении. Что это? Что здесь творилось? Неужели Игорь так сильно подвел отца? Тогда он и его (Антона — главного наследника!) здорово подвел! Что же натворил этот гад? Антон всегда его не любил — элитный умник, белая кость. Говнюк он хитрожопый, лакей у реальных хозяев. Холуй! Правильно, что отец решил его опустить, как это бывает в местах заключения. Отец теперь не прощал даже мельчайшего огреха! И правильно! Пусть быдло привыкает к своему месту!
Выждав минуту, Антон постучал. На стук из кабинета вышел злой отец — его лицо выражало ярость и решимость уничтожить того, кто пытался ему помешать творить расправу в кабинете. Увидев Антона, он тут же просиял, удивился и несказанно обрадовался — эти чувства сыграть, вот так, спонтанно, невозможно. Антон, тут же отбросив мысли о виденном, счастливо заулыбался:
— Папа!
— Сынок! Ге-ге. Приехал! Дай обниму! Ох и здоров! Ну пойдем, посмотрим завод, цеха. Это теперь твое хозяйство!
— Я буду помогать Игорю? Или совсем сам? — Антон вдруг подумал, что Огурцов теперь уволен и они с отцом остались вдвоем — два хозяина.
— Пока ты будешь помогать, — улыбнулся отец, похлопывая радостно Антона по спине. — Игорь парень с головой. Куда мы без него?!
Феноменально! Он не злился на Огурцова! Он оставлял его всемогущим управляющим! Но что было там, в кабинете? Или Антону пригрезилось?
Первые месяцы Антон пунктуально появлялся на рабочем месте, но ничего не делал — все проблемы решали или отец, или Огурцов. Отношения отца и управляющего больше не омрачались ссорами, отец был корректен, а Огурцов заглядывал ему в рот, уже не смея перечить и гнуть свою линию.
