— Вижу, парень, ты не в ладах с законом, — назидательно погрозил он пальцем.
— Почему вы так думаете?
— Старика Крэнка не проведешь. Но мне плевать. Если есть закон, кто-то с ним должен быть не в ладах. Здесь мексиканская граница, и понятие закона очень расплывчатое. Как мне тебя звать?
— Сэм. — В Америке все звали Сергея Сэм.
— Значит, договорились, Сэм. И учти, если окажешься прохвостом — отправлю за решетку. Шериф Ларкинс мой старый друг. Такой же пьяница, как и я.
И Сергей остался на заправке. Он стал не то что рабом — в этой пустынной дыре с пыльными ветрами желающих заправить автомобиль и помыть его было немного, но жил он не свободно — старик помыкал им и воли не давал. Даже в Пасифик-Сити не отпускал.
Два года Сергей жил тихой жизнью затворника. Он не спился и не заскучал, не превратился в циника — он занимался собой, особенно своим телом — физические упражнения приносили неведомое раньше удовольствие. Он много бегал, качал мускулатуру.
— Не дури, Сэм, Арнольда Шварценеггера из тебя все равно не выйдет, — пускал остроты пьяный Крэнк.
Когда на заправку заехала пыльная машина и призывно просигналила, на зов вышел высокий, красивый, хорошо сложенный парень в майке и обтягивающих джинсах.
Сердце Наташки Лопес екнуло. Впервые за всю сознательную жизнь.
— Заправь полный бак, красавчик!
Машина укатила прочь, подняв облако медленно оседающей пыли. Сергей задумчиво тер тряпкой пахнущие бензином руки, смотря вслед.
Старик Крэнк удовлетворенно перебрал полученные от клиентки деньги, протянул Сергею купюру:
— Возьми.
— Зачем?
— Глупый вопрос, Сэм. Купишь себе что-нибудь.
— Где? Ты меня не отпускаешь с заправки.
— Купишь у меня.
— Ты мне и так продукты выдаешь.
— Ну, Сэм, позабавь старика. В моей лавке давно никто ничего не покупал. Берут бензин, и то редко. Кассовый аппарат покрылся слоем пыли.
— Первый раз ее вижу, — сказал Сергей об уехавшей незнакомке.
— А… да, красивая стерва. Я ее знаю. Танцует в баре «Красная дыра». — Крэнк, хлюпая губами, закатил глаза — по выходным он уезжал с заправки в Пасифик-Сити прополоскать горло в обществе таких же, как он, пьяниц. — Но забудь ее, Сэм. Она подружка зверя Антона.
Сергей помрачнел. Антон — русское имя, но носил его похожий на молодого Микки Рурка пятидесятилетний ублюдок, то ли мексиканец, то ли янки. Банда у него состояла сплошь из латиносов, и держали эти пограничные отморозки огромный район — им платили негласную дань все мелкие торговцы. Только старик Крэнк не платил — у него был друг шериф. А вернее, у него нечего было брать. И Антон его не трогал. Даже за бензин рассчитывался.
Сергей видел Антона несколько раз. На этой неделе трижды кортеж из двух машин с головорезами Антона проносился к границе и обратно.
Да, спелая куколка ублажала потрепанного ублюдка. Зализанного, даже немного напомаженного, в мексиканской рубашке — в России в таких рубашках любят ходить цыгане. Попал бы он в ту тюрьму, где сидел Сергей, познакомился бы с неграми в первую ночь. Хотя он старый. В тюрьмах негры разбалованные — их ублажают молоденькие пареньки.
Сергей осмотрел себя — свое литое стройное тело. Попади он снова в тюрьму… Да, об этом лучше не думать.
Самуил Боголов снова приехал в Америку, приехал в окружении мощных секьюрити, и самым мощным среди них был Паша.
Паша с воодушевлением задрал голову — небоскребы уходили чуть не в космос.
— Мир американской мечты, — восторженно прошептал Паша.
Самуил был скептичен, губы кривила усмешка — восторги Паши его смешили.
— Паша, что это такое — американская мечта?
Паша вернулся с небес в реальность. Он посмотрел на чуть пьяного, чуть нервного, но самоуверенного босса. Пятьдесят шесть лет, но какой он крутой — мощный, немного полноватый, изъеденное жизнью лицо. Бронтозавр, мамонт, несокрушимый монстр, мужчина в пике зрелости. Он так долго стремился к большим деньгам и поймал их только недавно — пять лет назад — сто восемьдесят миллионов баксов. Убийства, наркотики, оружие, работорговля. Все мыслимые и немыслимые грехи. И вот он в США — король жизни. Приехал повеселиться. И пошалить. Рядом «линкольн», доставивший из аэропорта к самому крутому отелю Лос-Анджелеса. И амбалы охраны (крутые бандиты — все в федеральном розыске ФСБ). И он — Паша-отморозок.
Это немыслимо! Это Лос-Анджелес! Это Калифорния! Это они — самые отмороженные отморозки из морозной России — приехали проиграть пару миллионов баксов в казино и трахнуть пару-тройку голливудских звезд.
Самуил сделал последнюю затяжку гаванской сигары и почти половину ее (непозволительная роскошь!) швырнул ловким щелчком в золоченую урну. Негр-швейцар на дверях, сразу узнав русскую братву, расплылся в белозубой улыбке — русские платили крутые чаевые.
Мальчики из отеля, в форменной красной одежде, вышитой золотом, в дурацких черных кепочках на макушках, уже тащили чемоданы из глубокого багажника «линкольна».
Самуил не спешил.
— Паша, ты слышал мой вопрос?
— Босс, американская мечта, как я читал в книгах, — это возможность любому смертному из самого низа взлететь до небес. Это успех, доступный каждому. Если ты будешь стараться…
— Брось, Паша. Разве ты не смотрел американских фильмов? Их мечта — стырить кучу бабок (не важно, где и у кого) и слинять с ними в Мексику!
На третий день Самуил заскучал в Лос-Анджелесе. Те же прелести, даже круче, он имел в Москве и Питере. Куда ни сунься, кругом одни русские, хохлы и белорусы — приезжие и эмигранты: в ресторанах, магазинах, борделях, на хоккее. Даже в кино вовсю снимаются! Что за жизнь такая?! Хочешь отдохнуть от своих и не можешь!
Договорившись с таксистом, покатили в Пасифик-Сити — местечко у самой границы с Мексикой. Там кругом прерии, кактусы, незаконные иммигранты мачо-мексиканцы и вообще все по-американски, как в пыльных голливудских фильмах, — битые старые автомобили, доступные белозубые студентки колледжей и барменши с силиконовыми сиськами, салуны и боулинги, драки там и все остальное… Ящик виски взяли с собой — в пограничной дыре (от Пасифик-Сити до Мексики сорок миль) виски стоило на полдоллара дороже за каждую унцию.
Все хохотали:
— Будем во всем равняться на американцев, будем прижимистыми и экономными!
По настоянию Самуила все переоделись в джинсу. Ехали с открытым верхом — Самуил велел убрать у кабриолета брезентовую крышу. Запылились. Волосы стали дерюгой. Паша, привыкший к комфорту и стерильной чистоте, квасил толстые губы — ему в такой Америке не нравилось. Он ныл, что привык каждый вечер мыть свой пенис специальным гелем, обладающим успокаивающим целебным эффектом. Как было приятно возлежать на скрипящих чистотой цветных простынях и ощущать в трусах, что твой пенис тщательно вымыт и сам ты эталон стерильности.
