Сергей заулыбался и опустил взгляд.
Да, трудный случай. Это уже галлюцинации.
Он опять посмотрел на женщину за столиком у стены.
Сердце вдруг затихло и прыгнуло вниз. Тук-тук-тук-тук.
— Сэм?! — Наташка обалдела. — Сэм, это ты?
Сергей вдруг стал спокоен. Удивление ушло.
Он естественно перешел на английский:
— Я.
— Ты… здесь?
— Я же русский. — Он встал и подошел к ее столику. — Я все время думал о тебе.
Наташка, громко усмехаясь, тряхнула головой:
— Я тоже думала только о тебе. Все время. Все это время я думала о тебе. Все…Черт!
Она вдруг оттолкнула свою чашку с кофе, но чашка, проскользив по пластиковому столу, не упала на пол и не разбилась, как ожидал Сергей, она остановилась на самом краю стола, и даже кофе не расплескался.
— Наталья.
— Сэм, подожди! — Наташка, глядя в стол перед собой, предостерегающе подняла руку. — Сначала я скажу, что должна сказать. Что хотела сказать все это время. Сэм, или как там тебя по-русски. Я тебя люблю, черт бы тебя побрал. — Она уткнулась взглядом в глаза Сергея — ее зрачки, пронзенные нитями карей изморози, вдруг вспыхнули цветом огненной лавы. — Я люблю тебя. У меня были мужчины, но я люблю тебя. То было другое. Теперь я должна быть с тобой. Навсегда. Или я умру.
Сергей опустился на стул за ее столик. Его рука сама собой сжала ее прохладную руку.
— Мы должны быть вместе. Я тоже люблю тебя. Я не могу без тебя.
Наташка посмотрела Сергею в самые зрачки. Ее взгляд снова пьяно мерцал. Сергею стало хорошо — он понял, что она действительно влюбилась в него тогда, еще в Америке, с первого взгляда, как и он в нее. Он вспомнил, как тер выпачканные мазутом руки грязной тряпкой, там, на заправке старика Крэнка, и смотрел сквозь облако оседающей пыли на уносящийся вдаль автомобиль, за рулем которого сидела потрясающая девушка. А потом был побег из Пасифик-Сити и банда латиносов. Антон бил его с наслаждением, а Наталья срывала горло, хрипя, вырываясь из тисков, чтобы прийти к нему на помощь. И тот ветер с песком и запахом прерий. И трупы.
Он погладил ее по щеке.
— Сэм.
Он поцеловал ее ладонь.
— Мы теперь не расстанемся…
Паша-бандит сидел в кресле перед телевизором и бесился. Сидел он в своем кресле, в своем доме и смотрел свой телевизор. А неделю назад кресло, в котором сейчас ерзала задница Паши, принадлежало Самуилу. И телевизор, и четырехэтажный коттедж со всем добром. Все было собственностью Самуила.
Паша его удавил.
Все годы, что Паша работал на Самуила, он готовился к этому шагу. Он жаждал богатства и власти. Это было у Самуила, и Паша все это отнял.
В последние месяцы Самуил кожей чувствовал, что ходит по лезвию Пашиного ножа. Особенно там, в Америке, Паша отчетливо понял, что, если упустит шанс и не лишит Самуила жизни, Самуил сам удавит его.
Кто кого. Как два тигра, рыча и скаля клыки, они кружили друг подле друга. Самуил повелевал, Паша пахал.
Когда Самуил из-за дешевой кабацкой шлюхи погнал братву на вооруженных до зубов латиносов Антона, Паша понял — терпение парней достигло предела, пришло его время…
С грехом пополам они выехали в Россию. Самуил, нетерпеливый старый козел, тут же понесся в загс, где и сделал американскую шлюшку своей законной супругой. На свадьбу понаехали братва и паханы со всей округи. Паша и здесь не упустил возможности — он нашептывал паханам о Самуиле и его дешевой шлюхе, он пожимал шершавые ладони братков и заговорщицки подмигивал: «Мой босс совсем от братвы отбивается». Никто Пашу не остановил, не пресек его дерзких разговоров о своем боссе. Паша понял — бандитское сообщество на его стороне, если сейчас он удавит Самуила, ему мстить не будут, а признают его права.
Паша выключил телевизор, отбросил пульт, взял с журнального столика мобильник, часто продавливая кнопку поиска, нашел в памяти номер своего бригадира Егора.
— И что?
— Шеф, ее машину высекли у бистро Крюгера.
— Бери эту дрянь за шиворот и вези ко мне!
— Гы-гы-гы. Мы это мигом.
— Не дай бог, если она пожалуется мне на тебя.
Паша выключил мобильник, повертел его в руке. Всему виной его сентиментальность. Надо было сразу давить мразь, прямо в брачной постели. А он пожалел козла — все-таки там, в раю, аду или где-то посередине, женщин у Самуила больше не будет. Паша позволил «молодым» насладиться медовым месяцем. Потом он вместе с телохранителями Самуила вывез козла в лес и долго бил, пока сопли на его старой морде не смешались с кровью. Привезенный сюда же свой нотариус оформил дарственную на коттедж, машины, барахло, но денег на счетах Самуила не оказалось. Они оказались на счетах дешевой шлюхи. Самуил, уже чувствуя неотвратимость гибели, перегнал деньги на счета, открытые им на имя Натальи Лопес, гражданки США. Наташка пользоваться деньгами права не имела — операции вел сам Самуил, да она и не знала об этих деньгах. Только смерть Самуила давала Наташке богатство. Об этом она тоже не знала. И Паша не знал. И другие братки. Пытки Самуила ни к чему не привели — он сдох в муках, так и не открыв тайны. На всякий случай Паша взял «безутешную вдову» в оборот — ее стерегли братки, шагу одной ступить не давали.
После пышных похорон, на которые снова съехались паханы и братва, к Наталье Лопес приехали адвокаты Самуила и сообщили госпоже Лопес о бешеных деньгах в банках Лондона и Цюриха. Номера счетов сообщат госпоже Лопес после ее появления в упомянутых банках и предъявления отпечатков пальцев и сканирования сетчатки глаз.
Проводив адвокатов, Паша лично избил Наташку и заявил, что женится на ней.
— Я не беспредельщик, — сказал он шлюхе. — Ты будешь жить в достатке. Мое слово. Но все деньги я заберу себе. Ты на них права не имеешь. Сейчас братва взять тебя в жены мне не позволит. Сначала девять дней Самуилу отметим, потом сорок. Потом наша свадьба. Если за это время ты выкинешь какой-нибудь фокус, я тебя удавлю.
Паша лгал. Жизнь Наташки стоила теперь миллионы, и с нее пушинки сдували.
Вчера она все-таки сбежала.
Гоблины высекли ее и сейчас привезут. Паша ее снова изобьет, а потом хорошо поучит. Отымеет ее по полной программе — чтобы насладиться ее страданиями и унижением. Он полностью подавит в этой шлюхе любые позывы к сопротивлению. Со шлюхой надо вести себя так, как она привыкла. Паша подчинит волю шлюхи, и проблем с ней больше не возникнет.
Мобильник исторг трель. Паша вздрогнул.
Быстро поднес телефон к уху.
— Слушаю.
— Паша, ее нет.
— Как — нет? Где она?
— Не знаю. Машина ее здесь, а ее нет. У официантки спросил, говорит, с каким-то расфуфыренным пижоном ушла.
