Ассаров, скрестив руки в замок на столе, покручивая большими пальцами, смотрел внимательно на это кручение.
— Обстановка в городе сложилась критическая… Сразу три криминальных авторитета лишились жизни… Баланс сил между группировками нарушился. Пантелей начал подминать город под себя. Вчерашние события на мясном заводе тому пример. Для чего я вас всех здесь собрал? Коллеги из ФСБ поделились информацией — в город к нам едут трое смотрящих… Пантелею город на откуп забрать не позволят. Его могут обвинить, что гибель авторитетов — его рук дело.
— Наше это рук дело! — подал голос Кулаков.
— Пантелею ещё потребуется доказать своим, что он не прибегал к нашим услугам.
— Мы услуг криминалу не оказываем.
— Кто не оказывает, кто оказывает… Вопрос в другом. Будет важное совещание среди воров, и его последствия могут оказаться непредсказуемыми. Нам надо быть готовыми ко всему, даже к серии кровавых преступлений.
— Мы всегда готовы, Игорь Георгиевич, — отозвался Шматов.
— Не уверен, — не согласился с ним Ассаров. — Призываю всех к согласованной работе, внимательной работе и, самое главное, к продуктивной работе. Кулаков, надо бы выделить хоть пару человек для наблюдения за прибывающими «гостями».
— У меня людей нет! Вон, берите у Шматова!
— Шматов!
— Товарищ полковник, «гостей» фээсбэшники будут вести.
— Это понятно. Но мы тоже должны обладать информацией, что да как у них. Информаторов потрясите — все решения, которые будут приняты на совещании воров, должны лежать на столе у начальника управления. Лихих девяностых никто уже не допустит, ни под каким соусом! Ясно объясняю ситуацию?
— Ясно-то ясно, — вздохнул Кулаков. — Но людей нет. По другим делам зашиваемся. У меня следователи в очереди стоят на выполнение оперативных поручений! Куда это годится?
— Товарищ полковник, разрешите идти. Я же вам больше не нужен, — попросил Геннадий.
— Иди, собери все материалы по делу Игошина — и сразу их ко мне, — постучал пальцем по столу Ассаров. — Хватит пяти минут?
— Десять минут.
— Хорошо. Жду тебя с материалами дела.
Геннадий поднялся, поймал выразительный взгляд Одоевой, но не ответил ей ничем (не мигнул, не кивнул), вышел из кабинета. Затворив за собой дверь, задумался. Вот и не расследовал он дело Игошина, не довел до логического конца. Всё торопливость начальства. А смысл в этой торопливости — чтобы бюрократическая отчетность была в порядке? Как объясняла Геннадию Одоева, Малофей, сдавая ему Ондатра и компроматы на отца, рассчитывал именно на такой оборот: Геннадий — спокойный и добрый, дело, не доведённое до конца, — в суде. А криминал — с сумкой Игошина, точнее, с её содержимым.
Так что же было в сумке? Что?
Прошло около года…
Вроде давно всё окончилось, но расслабленность не проникла в душу Геннадия. Отец от нервного потрясения, когда всё закончилось, не выдержал груза морального давления тех дней, испытал сильнейший удар — он оказался в больнице под капельницей.
Геннадий, пренебрегая службой (всё равно важных, знаковых дел у него пока не было), периодически дежурил в больнице. Через несколько суток состояние отца стабилизировалось, и врачи сказали, что он поправится… У Геннадия отлегло от сердца — слава богу, и здесь пронесло! Отлежится старик, очухается, поднимется на ноги и будет жить ещё долгодолго и счастливо! Всем будет от этого хорошо, всей их семье!
Как-то, столкнувшись в коридоре управления с опером Кулаковым, Геннадий узнал ещё одну новость. Приятная она? Неприятная? Как посмотреть! Может, она не была такой плохой, может, просто отпала ещё одна проблема — проблема мщения, которая грызла его разум, не отпуская, мешая думать о другом…
— Успел совершить с Маркухиным, что планировал? — спросил Кулаков, не здороваясь.
— О чём ты?
— С Тетерей разобраться успел? Ты помнишь, у меня его данные брал, потом в адресное бюро бегал? Я у девок спрашивал — адрес его мамаши ты брал.
— Боря, ты почему такой любопытный? — притворно возмутился Геннадий, не понимая, к чему этот разговор.
— Работа у меня такая, всё вызнавать оперативно.
— А-а…
— Так что? Пообщался с Маркухиным?
— Нет. Как-то не случилось, хотя старался.
— Моих парней бы попросил, они бы тебе его быстро выцепили.
— Хотелось лично, с глазу на глаз.
— Теперь, увы, никаких с глазу на глаз. Свалил твой Тетеря.
— Как свалил?! — поразился Геннадий.
— Так. Выписался с адреса мамаши — и у-у, в дальнюю даль! Видимо, ты его так напугал своим пристальным интересом, что он упросил Пантелея выслать его в какой-нибудь их бандитский «филиал» в другом регионе.
Значит, Тетеря сбежал от ответственности. Геннадий испытал укол сожаления — так хотелось избить подонка, и не один раз, а ловить его постоянно и бить, чтобы жил и трясся и проклинал себя за свою спесь, с которой он тогда унизил Геннадия.
— Ничего, — бодро отозвался Геннадий. — Когда-нибудь и где-нибудь он проявится.
— Может, не проявится.
— Проявится!
— И что, возьмёшь командировку и поедешь на рандеву?
Геннадий пожал плечом:
— Не знаю. Будет видно. — А сам подумал, что, наверное, судьба такая — Тетере пока избегать наказания за гадости, творимые над людьми. Но предел терпению Бога на небе и людей на земле придёт, и тогда Тетере не поздоровится по полной программе!
Лиза Одоева ежедневно интересовалась здоровьем отца Геннадия, проявляла тёплое участие. Они с Геннадием после нервозной истории с Ондатром стали настоящими друзьями по работе. Некоторые коллеги пытались посмеиваться в сторону их дружбы, подмигивали Геннадию, имея в виду прошлое Лизки, но Егоров отсекал такие шутки.
В этот раз Одоева, мило улыбнувшись, потрепав панибратски Геннадия по плечу, тоже поинтересовалась самочувствием отца:
— Как он?
— Нормально, идёт на поправку, — кивнул Геннадий. — Скоро писать начнёт. Говорит, соскучился. Пусть. Это ему только на пользу будет.
— Молодец он у тебя, — ободряла Одоева. — Главное, папик жив и честь сохранена. А ты тогда, помнишь, как скукожился? «Всё кончено!»
— Я так не говорил, — рассмеялся Геннадий.
— Но думал.
— Хорошо тебе, Лизка, всё нипочем, — брюзжал Геннадий.
— Ну, если расслабиться и принять жизнь такой, какая она есть… Вот смотри, мой благоверный очередное колечко подарил.
— Очень рад за тебя и твоего благоверного.
— Хочешь с ним поговорить?
— Насчёт чего? — насторожился Геннадий.
