— Но менты, так думаю, его бандитам и сдали. — Коленька пиво не пил, смотрел на старика еврея, играющего на скрипке. — Музыка какая. Мурашки по коже, до того печальная.
— А что с девочкой, которая была у райкомовца пионервожатой?
— С Ирой? Спилась, пошла по рукам. Ребята Чеха тоже на все забили, живут кто как может.
— Предлагаешь на недельку заявиться туда и навести порядок?
Коленька грустно улыбнулся:
— Это никому теперь не нужно, даже торгашам. Люди Аслана на грузовой машине объезжают села, покупают мясо и платят за него вполне прилично. Экономика правит политикой.
— Вовремя, значит, я Сиротку к себе выдернул.
Коленька посмотрел на Бильбао так, словно решал, стоит ли ему говорить то, что накипело, или нет. Решил.
— Не хотел расстраивать тебя, но с отъездом Сиротки, Серега, не все ладно получилось. Я, может быть, не все понимаю…
Он все еще не сводил взгляда с Бильбао, и тот, предчувствуя недоброе, поставил бутылку с пивом на край стола:
— Выкладывай.
— Конечно, Серега, бывают обстоятельства, в которые не посвящают даже близких, чего там…
— Выкладывай, — повторил Бильбао.
Впервые Коленька говорил с ним вот так, намеками, и это начинало раздражать.
— Ладно. Наши не поняли, зачем тебе столько денег. В денежных вопросах ты всегда играл с нами открытыми картами. А тут не поняли. И это одна из причин того, что все — вдрызг.
Бильбао прикрыл глаза, словно устал смотреть на мутную воду.
— Поясни.
Коленька глубоко и прерывисто вздохнул, ему неприятен был начинающийся разговор.
— Сиротка, как ты знаешь, держал нашу кассу, там было много на день его отъезда, и он ни с кем не расплатился. Сказал, что деньги везет тебе. Если бы ты хотя бы объяснился, понимаешь?..
Бильбао резко встал, при этом задел ногой пластиковый стол, и бутылка упала на пол, разбилась.
— Идем отсюда!
Он шагнул к выходу, и Коленька заметил, как дернулась навстречу ему буфетчица, — наверное, выговаривать за разбитую посуду. Бильбао остановился возле скрипача, вытащил из кармана несколько купюр, не считая и даже не глядя на них, бросил деньги в черную широкополую шляпу, лежащую на коленях музыканта.
— Благодарю… — начал тот и замолчал, завороженно глядя на крупные купюры. Буфетчица тоже застыла, вытянув шею.
— Вы, наверное, ошиблись, — наконец выдавил скрипач и улыбнулся. Улыбка вышла заискивающей, жалкой.
Бильбао ничего не ответил, прошел мимо него и дальше, по песку, к самому берегу. Остановился, когда носки туфель почти соприкоснулись с серой спокойной водой. Коленька стоял за его спиной.
— Я не брал у Сиротки ни рубля. Я даже ничего не знал об этом.
Коленька положил ему ладонь на плечо.
Загорелые девчонки в открытых купальниках прошли рядышком, едва не задев их, очевидно надеясь на то, что услышат от этих высоких парней хоть слово. Не услышали. Мимо проплыла баржа, от нее взбугрилась волна, и только тогда Бильбао, уже с мокрыми ногами, повернулся и зашагал в сторону города. Коленька поначалу едва поспевал за ним, потом тронул его за рукав:
— Постой. Ну виноват я. Мы ведь меняемся, реже видимся… Я не должен был, конечно, этому верить, но Сиротка все же твой брат.
Бильбао лишь на миг остановился:
— Он вернет всё до копейки, можешь передать нашим. Только не говори…
— Я понял, — сказал Коленька. — Сиротку ты закладывать не хочешь.
— Сам с ним разберусь.
— За это ему можно и врезать. Но он все-таки недальновиден. Неужели не просчитал простейшего хода, что ты когда-нибудь встретишься со мной или с кем-либо из наших и все узнаешь?
— Ты слишком мягко говоришь. Дурак он.
— А мы умные? — спросил Коленька.
Бильбао недоуменно взглянул на него через плечо:
— О чем это ты?
— Трезвые до сих пор. Так нельзя. Сегодня вечером идем на маленький сабантуй, у однокурсника моего день рождения.
— Я там буду чувствовать себя лишним. Лучше по вечернему городу полазаю.
Коленька чуть улыбнулся:
— Как знаешь. Но на вечеринке Наташа будет. Еще помнишь ее?
Ресторан стоял на берегу Дона. На набережную можно было спуститься по бетонной лестнице или прямо по крутой тропинке меж высокой травы.
— Пойдем по тропинке, — сказала Наташа.
Ноги скользили по глинистой сырой почве, ему надо было идти чуть впереди и то и дело поддерживать спутницу. Наконец Бильбао достиг ровной площадки под огромной ивой, от которой вниз вела хоть и плохая, но выложенная из битого кирпича дорожка. Наташа стояла еще вверху небольшого обрывчика, который он только что преодолел.
— Прыгай, поймаю.
Наташа прыгнула, и руки ее нечаянно оказались на плечах Бильбао. Бильбао чуть отстранился, словно испугавшись близости ее тела, но Наташа сама прильнула к нему и сказала просто, без придыхания и томления:
— Что ли, поцелуемся?
Поцелуй получился коротким и скорее дружеским.
Они ушли из ресторана в самом начале пирушки, только успев выпить за именинника. Остаться на чужом празднике их никто не упрашивал, — Коленька, видно, провел соответствующую работу.
Солнце едва-едва зашло, и катерок у причала собирался совершить последний на этот день маршрут к противоположному берегу. На ночь глядя к пустеющему пляжу и в темнеющий негустой лесок за ним отправлялись только парами. Парни уже на палубе начинали проверять на прочность пуговицы женских блузок и трогать своих подружек за колени.
Наташа обвела оценивающим взглядом пассажиров и тихо сказала:
— Только без глупостей.
— Тебя можно будет после прогулки пригласить в гостиницу?
— Нет.
Она произнесла слово твердо, словно давая понять: тема эта, по крайней мере на ближайшее время, закрыта.
Кафе, где днем сидели Бильбао с Коленькой, закрывалось: над стойкой горела лишь одна лампочка, и стулья вверх ножками покоились на столах. Окончил свою работу и старый музыкант: он как раз шел навстречу, к катеру, неся футляр со скрипкой. Остановился, глядя вслед прошедшему Бильбао. Конечно же, он узнал его.
А Бильбао аккуратно приоткрыл подпертую ведром с водой дверь кафе, зашел в полутемный зал. Буфетчица, протирающая стойку, крикнула недовольно:
— Повылазило, что ли? Не видите, что закрыто? Прут как я не знаю!
— Пойдем отсюда, — тихо сказала Наташа. — Рядом стекляшка открыта.
Но за ее спиной раздался мягкий старческий голос:
