— Ну и черт с тобой, — сказал Бильбао.
Облачившись в пальто брата, Сергей вытащил из его кармана паспорт с вложенным туда билетом. Через два часа, оказывается, Сиротка должен был уехать в Ростов.
— Зачем? — спросил Бильбао, показывая на билет.
Брат глухо, обреченно ответил:
— Отсидеться, если шум поднимется.
— В том случае, если бы ты меня отравил и за дело принялась милиция? Напрасно страховался: ей сейчас хватает громких убийств. Я не депутат, не авторитет и не застрелен в центре города. Вот если б принародно грохнули, тогда… Так?
Сиротка не ответил. Губы его, правда, при этом дрогнули, он явно хотел что-то сказать, но не стал этого делать.
Бильбао продолжил:
— Может, тебе действительно уехать? Лучше — совсем. Это мой совет, но поступай как знаешь. Теперь ты для меня никто. Бычков ловить мы вместе никогда уже не будем.
— Каких бычков? — непонимающе спросил Сиротка.
— Это я так. Прощай.
Бильбао вышел первым и повернул не к метро, а в темную глушь улицы. Захотелось пройтись по морозному воздуху, никого не задевая плечами.
Сотовый телефон только пискнул, а Благой уже заорал:
— Не тяни! Что там?
— Они вышли, — сказала трубка.
— Они? Вдвоем, значит?
— Да. Бильбао идет к метро.
Благой отключил телефон и выругался. Ничего никому нельзя доверить! Неужели же так трудно подбросить в чашку кофе таблетку? Сделай это Сиротка, и все вопросы были бы сняты. Теперь надо действовать самому. Но может, это и к лучшему? Не с чужих слов, а своими глазами увидеть гибель врага.
— Бери ствол, — приказал он сидевшему рядом с ним в салоне машины парню. — Не жалей, весь рожок в него разряжай. Потом сразу дави на газ.
И сам вытащил «беретту».
Их машина стояла рядом с тротуаром, по которому шел тот, кто причинил Благому за последнее время столько хлопот. Ладно — перешел дорогу с нефтью и деньгами, ладно — убрал его лучших людей. Но Наташа… Это она только говорит, что ненавидит мужа, а сама может и вернуться к нему, это Благой чувствует, а у него чувства обостренные, как у волка. Нет, Благой не отдаст ее, он сделает все, чтоб она осталась только с ним. Он оденет ее в золото, будет сдувать с нее пылинки и уничтожит любого, кто посмеет даже взглянуть ей вослед.
Вот он приближается, Бильбао. Не перепутать. Полушубок, кейс тот же, с которым он и выходил из метро. Значит, разговор между братьями не получился, не отдал Бильбао бумаг Сиротке.
Пять метров. Пора.
Он выстрелил первым, и тотчас длинную очередь выпустил его напарник. Было видно, как тело жертвы дергалось от входящих в него пуль.
Благой выскочил из машины, вырвал из руки лежавшего дипломат, ловко вновь занял свое место на заднем сиденье белых, угнанных всего два часа назад «жигулей».
— Теперь гони!
Эпилог
На левом берегу Дона зима не чувствовалась. Снег лежал вперемешку с песком и не таял, но легкий ветер со стороны Азова дул теплый, гнал по небу не по сезону светлые, легкомысленные облачка.
Бильбао и Марина Сереброва сидели за столиком на летней открытой веранде кафе, пили чуть терпкое сухое вино.
— И ты Благого больше не видел? — спросила она.
— Ну почему же, видел. На следующее же утро после того, как погиб Сиротка, сел на электричку и поехал к нему в гости.
— Прямо вот так сел и поехал?
— Прямо вот так.
На этот раз в доме не было охраны, он вошел во двор, нажал кнопку звонка. Дверь открыл сам Благой. Открыл и стоял с перекошенным ртом, словно парализованный, глядя, как Бильбао достает пистолет и не спеша взводит его.
«Я стреляю вторым, — сказал Бильбао. — Сейчас мой выстрел».
И тут появилась Наташа. Не закричала, не бросилась заслонять Благого, просто стала рядом с ним и спросила: «Ты можешь, оказывается, убить человека?» Она, наверное, еще плохо знала того, с кем стала жить.
Бильбао повернулся и ушел. Ушел к себе домой, привел там все в порядок, и квартира очнулась от запустения. Неделю там прожил. Никто не звонил и не наведывался в гости.
— И думаешь, уже не будут наведываться?
— Не знаю, — честно признался Бильбао. — Что еще произойдет — не знаю.
— А в Ростов ты приехал ради меня? Посмотреть концерт? Ну, скажи, что это так, чего тебе стоит.
— Не знаю, Нина-Марина. И тебя захотелось увидеть, и дядю Мишу.
Дядя Миша, словно услышав их слова, вышел, сел на свободный стул, налил вина.
— Ах, какую же вы мне скрипку подарили! Так хочется поиграть, но некому, некому! Что сыграть, Сережа?
— Бен-Хаима.
— Ты запомнил? Ты запомнил это имя? Слушай! Я буду играть и плакать, это ничего? Это старому еврею можно простить? А вы говорите о своем, говорите, это музыке не мешает.
Предзакатное солнце отсвечивало в воде, чайки ловили воздушную волну, паря над Доном.
— Ты приехал сюда перевести дух, я правильно поняла?
— Правильно.
— А что будет потом?
— Вернусь к работе. У меня есть издательство. Буду выпускать книги.
— Не хочешь свою написать?
— Хочу, — коротко ответил он.
— Подаришь мне первый же экземпляр.
— Нет, — покачал головой Бильбао. — Девочки обычно читают о житии святых, а я напишу о житии грешника.
Вышла официантка, поставила перед ними новую бутылку вина. Вино было янтарным по цвету и имело аромат поздней сырой осени.
— Ты уже знаешь, как будет называться твоя книга?
— Да.
