Видеть ее после случившегося — последнее, чего мне сейчас хочется, но не прятаться же от нее. Как-нибудь разберусь. Надев свежую рубашку, спускаюсь на первый этаж и по гробовой тишине понимаю, что Юли дома нет. Сбежала. Пожалуй, сейчас так и, правда, лучше.
Похмелье — не оправдание для нового рабочего дня, поэтому, выпив кофе, я еду прямиком в офис, где провожу почти семь часов на конференц-связи с сотрудниками и предполагаемыми поставщиками. Английская речь, тонны информации и цифровые лица стирают из памяти чувство вины и губы рязанки ровно до тех пор, пока я не погружаюсь в машину. Нужно заехать к сыну и поговорить.
В больнице на нужном этаже меня перехватывает врач, наблюдающий за состоянием Димы, и подобострастно трясет руку в приветствии.
— Скоро будет как огурчик, Сергей Георгиевич, не волнуйтесь! Еще пара деньков и поедет домой. Сделали все в лучшем виде.
Я благодарю его и, оборвав поток чересчур подробного отчета о состоянии Димы, толкаю дверь в палату.
Первое, что бросается мне в глаза — цветное пятно на кровати сына. Незнакомая брюнетка, явно не Юля, сидящая рядом с ним. Ничего из того, что может навести на мысли об интимном характере их отношений не происходит: они не целуются, не обнимаются, руки сына не мнут её грудь, но все равно странно. Не ожидал увидеть здесь никого, кроме рязанки, а потому открывшаяся картина вызывает недоумение.
При виде меня незнакомка вздрагивает, но взгляд не отводит. Смотрит с интересом и любопытством.
— Здравствуйте. Вы должно быть, отец Димы. А я Сабина.
За словом в карман не полезет эта Сабина. Очень инициативная.
Внешне по всем параметрам она рязанке проигрывает: дутые губы моментально бросаются в глаза – тут даже и трогать не нужно. Холеная до приторности, скрывающая за косметикой малейший изъян, тем самым перечеркивая любой намек на индивидуальность. Сейчас каждая третья девушка в Москве выглядит точно так же.
— Привет, пап. Почему не позвонил, что приедешь? – спрашивает сын, приподнимаясь на кровати. – Нет, ты не помешал, конечно. Просто я думал, что посещения на сегодня окончены.
Черноволосая встает с кровати и начинает старательно поправлять платье. Неужели мне обязательно это видеть?
— Ладно, Дим, не буду мешать. Я забегу еще завтра, окей? - Мне достаются загадочный взгляд и кокетливое: — До свидания, Сергей.
Сергей Георгиевич я для тебя, девочка.
— До встречи. Передавай нашим привет, - сын машет Сабине на прощание, провожая её взглядом до двери.
Оставшись с Димой наедине, придвигаю к кровати стул и сажусь напротив. Пытаюсь угадать, какие отношения между этими двумя, но лицо сына выглядит беспристрастным.
— Кто она? – киваю в сторону двери.
— Просто подруга из универа, пап. Только вот не надо ни на что намекать, ладно? – усмехается Димка, взъерошивая волосы. – У нас с Юлей все серьезно, не думай.
Тогда почему посторонняя девчонка приходит к нему в палату, когда время для посещений окончено?
Спросить об это мне не удается, потому что следующими словами Дима вызывает у меня приступ растущего негодования.
— Пап, я хотел попросить у тебя денег, чтобы мы с Юлей могли снять квартиру. В нормальном районе, с нормальной звукоизоляцией и парковкой. Она не хочет жить в доме, и её можно понять – тебя она не знает, да и до универа далеко добираться.
Злость во мне бурлит с новой силой. Я стискиваю челюсть до хруста, чувствуя, как кровь приливает в голову, вызывая неконтролируемую ярость. Какого черта она о себе возомнила? Теперь ей неугодно со мной жить, и она хочет съехать в район получше и за мои же деньги?
— Послушай меня, Дима, - скрещиваю пальцы в замок, чтобы вернуть расшатанное самообладание. - Если ты решил жениться, то должен отдавать себе отчет в том, что вместе с этим начинается новая жизнь. Как минимум странно то, что папа взрослого мальчика будет спонсировать каждую прихоть его капризной невесты. Вернее, не будет.
— Да, но я еще учусь…
— Это не оправдание, Дима. Голодным ты не останешься, но твои траты, начиная с сегодняшнего дня, я урежу до прожиточного минимума среднестатического москвича. А остальное как-нибудь сами, ладно? Если тебе хватит пятьдесят тысяч рублей на аренду шикарных апартаментов, на оплату продуктов, универа и заправку автомобиля – конечно переезжайте.
Сын выглядит обескураженным. Пытается что-то возразить, но я поднимаюсь со стула и прощаюсь. Возможно в его глазах я выгляжу самым отвратительным родителем на свете, но в данной ситуации впервые чувствую, что поступаю правильно.
Юля
Остаток дня после учебы я штудирую Авито в поисках недорогих квартир, и прихожу к выводу, что без помощи Димы мне не справиться. Вряд ли после Барвихи он согласится переехать к Марьино, а аренды жилья в пределах Садового кольца мне одной не потянуть. Выходит, нужно потерпеть еще минимум два дня наедине с его отцом. Поехать в Маринке — не вариант, потому что на лекциях она всем видом давала понять, что на общение не настроена.
В Барвиху я намерено возвращаюсь после десяти вечера, до упора проторчав в кофейне в компании трех кофе и двух круассанов, чтобы не встречаться с Молотовым. Судя по припаркованному во дворе Range Rover, олигарх дома, но, к счастью, по пути в спальню я его не встречаю.
Впервые за дни пребывания Димы в больнице я не ставлю будильник на шесть, потому что уже знаю, что в такое время риск столкнуться с его отцом особенно велик. Сегодня мне ко второй паре, поэтому есть возможность выспаться.
Я выскальзываю из кровати в восемь тридцать и, выглянув в коридор, прислушиваюсь. В воздухе царит идеальная тишина, намекая на желанное уединение, поэтому я быстро переодеваюсь в футболку и шорты и спускаюсь на кухню, чтобы сделать себе завтрак.
Даже несмотря на одиночество, расслабиться все равно не получается, а потому когда начинаю разбивать яйца на омлет, одно из них шмякается на пол и растекается по плитке сопливо-желтой массой.
Со вздохом беру тряпку и, опустившись на колени, начинают собирать непокорный продукт птицеводства с пола.
— Ты почему снова полы драишь? — раздается сверху. — Я говорил: уборкой должна заниматься уборщица.
Меня словно в кипяток опустили. Ну почему наша первая встреча с Молотовым после ночного происшествия должна состояться именно так? Когда я снова на четвереньках.
— Я яйцо разбила, — бормочу я, поднимаясь. Надо для приличия повернуться к нему лицом, чтобы поздороваться, но не могу себя заставить, как не пытаюсь. Мне кажется, встреться мы взглядами, Молотов прочтет каждую мою мысль, поэтому я, положив склизкую тряпку в раковину, просто жду, когда он уйдет.
Звука удаляющихся шагов не слышно, и с каждой секундой напряжение во мне нарастает, да так стремительно, что начинают дрожать руки. Мысленно матерюсь и включаю воду, чтобы заглушить грохот сердца и опасные мысли, выламывающие виски. Почему я не слышу шагов? Он не уходит? Или Молотов тоже владеет навыками бесшумного перемещения, и я на кухне я уже давно одна?
