– Амиго, у тебя человек с дробовиком в фатерлянде!
Слова безрогого беса подтвердил грохот выстрела. Мне хватило минуты, чтобы вскочить, одеться и, на ходу заряжая револьвер, выскочить в сени. Глазка в нашей двери не было, поэтому я толкнул её плечом, расхлебянив нараспашку, и сразу упал в положение «стрельба с колена».
Прямо перед нашим крыльцом в расстёгнутом пальто и с двустволкой в руках отплясывал летку-енку тот самый механик-самогонщик Соболев, которому не так давно мы, к хвоям сосновым, спалили весь амбар с запасом спиртного и полным самогонным оборудованием. Отец Пафнутий тогда так неслабо его поперевоспитывал, что следы профессиональной чистки морды лица были видны до сих пор.
– А-а, выходи, с…сука! Я те покажу, как… убью-у!
За забором испуганно толпилось несколько женщин – кто-то требовал позвать участкового, кто-то крестился, а кто и просто надсадно выл на одной душераздирающей ноте.
– Идите домой, вы пьяны. – Я спокойно встал, убрав револьвер в карман.
Мужик мгновенно пальнул в мою сторону, заряд крупной охотничьей дроби ушёл куда-то под крышу. В таком состоянии этот идиот даже прицелиться не мог. Я спрыгнул с крыльца и одним рывком отобрал у него ружьё. Бабы удовлетворённо загомонили, а пьяный механик, словно впервые узнав меня в лицо, широко улыбнулся:
– А-а, оба-на, ты! А я… а я… твою псину пристрелил, вот!
Наверное, у меня перехватило дыхание.
– А чё… чё он рычал на… Прям в башку с двух… стволов, ага!
Я отбросил ружьё и выхватил револьвер. Механик Соболев продолжал пьяно хихикать, пятясь к распахнутой калитке.
– Ты чё? Чё ты… как этот… Не-е, ты не выстрелишь… я ж человек! А собаку можна-а… собака не…
Я толкнул пьяного негодяя в снег и взвёл курок. Сзади кто-то обрушился на мои плечи, истошно вопила какая-то дура, кто-то звал на помощь, требовал вызвать полицию. Мне удалось скинуть нападавшего, но теперь на меня бросились уже двое, я мало что соображал в ту минуту, сознание заволок кровавый туман, в голове вообще не было ничего, кроме желания убивать, убивать и убивать!
Я даже раскидал этих двоих, но потом какое-то твёрдое животное метнулось под ноги, и меня всё-таки повалили в снег. Нечестно, но я встану, встану и покажу им всем…
– Держи от его, – доносился откуда-то издалека незнакомый мне бас, – Дашка, от револьвер отними! Анчутка, дави его, руку от за спину гни, от, не дай-то бог, вырвется!
Потом меня перевернули на спину, и могучий седобородый старик, силой раздвинув мне зубы, начал лить в рот раскалённую лаву. Боль просто невероятная! А он ещё что-то шептал на церковнославянском, и каждое слово раскалённой спицей пронзало мне мозг.
– А-а-а-а-а!!!!..
– Вышел! От же бесовская нечисть, Геська, кусь его!
Прямо перед моим носом, обдав меня жарким дыханием, клацнули самые страшные зубы на свете, и предсмертный писк беса гневливости ещё долго звенел у меня в ушах. А потом чья-то тяжёлая ладонь влепила две пощёчины, и я окончательно пришёл в себя. Поднялся на колени, обнял за шею героического добермана и, кажется, заплакал.
– Прошу прощения, отец Пафнутий, но этого молодого человека мне всё-таки придётся взять в отделение, – твёрдо объявил наш знакомец сержант Бельдыев. – Он первым напал на механика Михаила Соболева, который находился и находится в состоянии глубокого алкогольного опьянения. То есть как ни верти, а сопротивления оказать не мог. Ваш же парень угрожал ему оружием, избил его при свидетелях. Гражданин Фролов, пройдёмте.
– Да дай ты от ему хоть одеться, – заступился за меня батюшка, прекрасно отдающий себе отчёт, когда надо, а когда не надо конфликтовать с представителями власти.
Анчутка вынес мой тулуп и шапку «горку». Полицейский за это время забрал разряженное ружьё и потребовал у седой внучки отдать ему наган. Та пофырчала с полминуты, но передала оружие органам из рук в руки. Мой пёс, ничего не понимая, радостно скакал весёлым лосем вокруг, всех облаивал, всем вилял коротким хвостом, у всех путался под ногами.
Только когда полицейский повёл меня за ворота под негодующие крики баб и пьяное поддакивание механика, до него вдруг дошло, и, прижав уши, верный пёс кинулся мне на выручку. Хорошо, что бдительная курсант Фруктовая успела поймать его за ошейник, шагов десять прокатившись по снегу, пока обиженный доберман не завопил на всю улицу:
– Пусти меня, психическая! Я тебя кусь!
Ну, кусать-то он её не стал, конечно, вовремя захлопнул пасть, хотя в общей суматохе на разговаривающего пса всё равно никто не обратил внимания. Не до того было.
– За что ж чернеца-то взяли? Ить не он стрелял, а пьяница Танькин.
– Видать, от было за что, раз взяли. Монашек-то он мутный, слова от лишнего не скажет, а Прасковью Тулупову вообще как есть всю опозорил.
– Да ты что?
– От тебе и что! Раздеться от девку заставил, всю как есть голую-то ручищами облапал, обсмотрел, а от жениться не стал! Мне ж от бабка ихняя всё понарассказывала, она-то, поди, врать не будет.
– А батюшка что ж молчит?
– Ну ничё, ничё, отец Пафнутий мужик правильный, на войне был. Он уж своих не бросит. От как поедет в отделение на танке, так и беги, полиция, да поздно!
Насчёт последнего они, конечно, переборщили, бронетехники у нас нет. По крайней мере, ни за поленницей, ни в баньке я танка не видел. С другой стороны, если его не видел я, опять-таки не значит, что его у нас нет, верно? Двор святого отца полон сюрпризов.
До отделения дошли быстро, сопровождаемые всё теми же скучающими сельчанами. Зимой у нас в Пияле работы немного, свободное время потусить на пенсии у старушек есть. А когда делать нечего, так отчего ж в солидарности не побузить у отделения полиции (привычней милиции), когда все вместе, оно веселее, теплее и коллектив хороший.
Само отделение, если помните, представляло две маленькие комнаты в том же здании мэрии, но с отдельным входом в правом крыле. На внутренний ремонт, видимо, средств не выделяли. Из всей мебели – одёжная вешалка, два табурета, один стул, один письменный стол, облупленный шкаф, большой крашеный сейф для документов и табельного оружия и засохший кактус у зарешеченного окна. Плюс пара-тройка старых советских плакатов на стенах и карта нашего района.
Типа всё. Полиция! Ах да… ещё недавно освящённая. Нами же.
Мне предложили табурет в дальнем углу, наручников не надевали, участковый и так знал, что я не убегу. Механика посадили у рабочего стола, видимо, ему придётся давать показания первым. Он пытался храбриться, ругаться и даже петь, но ценители подобного поведения в полиции редки.
«Гражданин начальник» без сантиментов дал ему по шее, убрал в сейф под замок его ружьё и мой наган, снял шапку и тёплый форменный бушлат, а потом долго грел руки у батареи, не задавая ни мне, ни Соболеву никаких вопросов. Да всем и так всё было ясно.
