Бананы лежали на большом синем блюде. Два из них были наполовину очищены, один – со следами губной помады – надкусан. Вид этих полураздетых фруктов показался вдруг Никсову донельзя неприличным.
И ещё она с удовольствием говорила про Инну. Странный женский трёп, когда напрямую вроде не ругаешь человека, а как-то всё получается, что сама Лидия во всём белом и модном, а предмет беседы – в рубище и по колено в дерьме. Но всё можно простить одинокой скучающей женщине, тем более если она повторила фразу, которую ненароком, а может быть сознательно, обронил Хазарский:
– Инка Артура не любит, я давно заметила. Не знаю почему. Скорей всего, из-за того, что он её не замечает. Она и так, и эдак, всё желает быть центром внимания. А не получается… И какая женщина это простит?
21
Утром после завтрака вдруг зазвонил «плохой» мобильник. Марья Ивановна даже не сразу его нашла. Этот телефон плохо работал, и по нему уже давно никто не звонил, только заряжали на «всякий случай». О здоровье Лёвушки – три дня прошло с его ранения – сообщали по исправному хорошему телефону, который она всегда носила с собой в кармане фартука. А тут вдруг чужой непонятный звонок.
Марья Ивановна ужасно взволновалась, словно звонили с того света, но сразу успокоилась, услышав далёкий, прерываемый сухим треском голос своей соседки Вероники Викторовны. Вероника повторяла фразу несколько раз, всё время прерывая её позывными:
– Что? Не слышу! Маша! Не понимаю я ничего. Маша! Я тебя с таким трудом нашла. Ты должна приехать в Москву. За тобой приедет машина. В твоей квартире были чужие. Маша, ты меня узнаёшь? Это Вероника!
– Узнаю. Здравствуй, дорогая. Что значит «чужие»? Говори помедленнее. Это плохой телефон. Слышимость отвратительная.
– Наш участковый – помнишь его? Саямов его фамилия. Так вот, Саямов считает, что ты обязательно должна приехать, потому что Галя не хочет у тебя жить, пока ты не проверишь, что именно пропало. Мы без тебя не поймём, что украли. Ты должна приехать.
– Да как же я приеду? Или за мной карету пришлют?
На этом связь прервалась. Марья Ивановна положила трубку в ящик стола и вернулась к газовой плите, на которой готовила уху Ворсику. Плотвичку величиной с палец принёс вечером Фёдор, абориген по прозвищу Бомбист. В обмен на рыбу попросил стопку водки.
«Какие такие «чужие»? – размышляла Марья Ивановна. – И куда это она поедет и на чём? Если её обворовали, значит, так тому и быть, потому что красть у неё совершенно нечего. Вот Галя – другое дело, у неё и шуба дорогая, и сапоги. Вероника всегда так. Вспыхнет, как порох, ничего толком не объяснит!»
Двухкомнатную крохотную квартиру за выездом Марья Ивановна получила в незапамятные времена. Тогда ещё мама была жива, одной бы ей нипочём не дали. Многие годы отношения с Вероникой были чисто соседские, а подружились они в трудные времена, при горбачёвщине. Обе вместе талоны на продукты получали, вместе в очередях стояли. Потом Вероника сдала свою квартиру чеченской семье и вместе с мужем Желтковым и собакой Мусей уехала жить в свой загородный дом на Соколиную гору. Видеться они стали редко, но дружба их только укрепилась. Вероника и надоумила Марью Ивановну пустить к себе на постой хорошую девушку Галю. А тут как раз пенсионный возраст подошёл, и Лёвушка предложил ей вести хозяйство в деревенском доме. Всё складывалось замечательно.
Теперь подруги виделись только зимой. На три зимних месяца Марья Ивановна непременно приезжала в Москву. Вероника жила на даче безвылазно – не выгонять же ей чеченцев на мороз – и пережидала стужу на своём маленьком садовом участке. Но если уж наведывалась в столицу и задерживалась на день-два, то непременно останавливалась у Марьи Ивановны.
Много раз Марья Ивановна зазывала Веронику к себе на деревенское раздолье, подышать свежим сосновым воздухом, вдосталь наесться земляники, полюбоваться поймой широкой Угры. Вероника отговаривалась тем, что сосны на Соколиной горе не хуже, а пойма Москва-реки «тоже не дураком нарисована», но обе понимали, что Вероника обременена семьёй, что Желткова оставлять одного нельзя, потому что он «и сам погибнет, и собаку погубит, и участок превратит в заросли сорняков».
– Но за границу-то ты выбираешься. Сама рассказывала, как летала в Италию.
– Летала. Всего-то на неделю. А что потом? Ты же знаешь эту страшную историю, когда я попала в лапы к бандитам?
Марья Ивановна знала. История была действительно ужасная. Из-за чужих тайн подруга попала в заложники и только чудом спаслась. Тот факт, что в пленении была виновата сама Вероника, как-то опускался.
Опасения Марьи Ивановны были напрасны. Как и обещала Вероника, к двум часам карета была подана. Приехал личный Лёвушкин шофёр и сказал, что все пояснения Инна Сергеевна даст на месте.
– Так Инна тоже в курсе?
– А кто бы за вами машину послал? Она и распорядилась.
Собираться было мучительно. Не без внутреннего трепета Марья Ивановна отнесла Ворсика к Раисе, заставила весь багажник банками с вареньем (раз уж едет в Москву, надо пользоваться случаем), проверила в двух домах шпингалеты, заперла все двери – наружные и внутренние – и отбыла в столицу.
На московской квартире собрались все, кто имел к этому делу интерес: квартиросъёмщица Галя – хорошая женщина и банковский работник, участковый милиционер Саямов и верная Вероника. Инны не было. Сказали, что она подойдёт, но она так и не появилась.
– Машенька, хорошо, что ты прибыла. Мы здесь ничего не трогали. Да здесь и беспорядка особого не было. Галя уезжала в отпуск, а когда вернулась… Галя, расскажи, как ты вернулась.
– Я уезжала на месяц, – начала рассказывать та деловым бухгалтерским голосом, – а как только вошла в квартиру, сразу поняла – тут кто-то был. Вначале я решила, что сюда приезжали вы, Марья Ивановна, но потом выяснила, что нет. От Инны я узнала о страшном происшествии, которое случилось на даче. Бедный Лев Леонидович!
– А здесь как раз я подвернулась, – вклинилась Вероника. – Ты должна посмотреть, что именно пропало.
– А что в доме не так? – осторожно спросила Марья Ивановна. – Я ведь здесь давно не была.
– Да всё не так. Стулья сдвинуты, кресло не на своём месте. И ваза… И в ящиках – не так. Тут кто-то рылся долго и старательно. И книги…
– Почему вы думаете, что долго? – с интересом спросил участковый Саямов.
– Потому что вор не хотел оставлять после себя беспорядок. Я же вижу. Он перебрал всё бельё, а потом аккуратно на место положил. Он, или она, – словом, некто всё содержимое стенки по нитке перебрал.
Марья Ивановна посмотрела на стенку, как на давнего друга. Хорошее приобретение. Куплена в стародавние времена. Тогда ещё муж был жив. Вместе ходили отмечаться, а потом она ещё дежурила всю ночь. Утром документы на стенку оформляли по паспортам. Ей потом все завидовали. И правильно. Хорошая стенка – деревянные ручки, никакой тебе лепнины и дешёвой позолоты. Всё пристойно и строго.
