Анна. Думаешь, я понимаю? Одно мне ясно – если она покончила с собой, то это не без моего участия. Смешно… как в старинной мелодраме. (После паузы.) Вчера вечером Ева пришла ко мне, встала в дверях, смотрит на меня испытующе, а потом вежливо так говорит: «Неужели вы меня не узнали? Но имя-то моё?..» А какое имя? Она для меня мадам Лекер, писательница из Марселя. Потом как пелена с глаз – это же Ева!
Вера. Ну Ева… И что?
Анна. Ева – первая жена Ефима.
Вера. Твоего Ефима? Но ведь это было безумно давно!
Анна. Я вообще забыла, что она существует. Она и на похоронах не была. Немудрено, что я её не узнала. Мы виделись с ней всего один раз в жизни, она мне сказала одну-единственную фразу, а вчера она как бы продолжила наш разговор, словно и не было этих двадцати лет: «Ну как, мадам, вы были счастливы все эти годы?» Она назвала меня «мадам», я уверена, без злого умысла, – меня здесь все так называли, но в её устах это «мадам» прозвучало обидно, почти оскорбительно.
Вера. Не могла она никого оскорбить.
Анна. А мне захотелось выплеснуть ей в лицо всю правду, но язык к гортани прилип. Что-то я ей ответила – не помню, а дальше разговор пошёл у нас странный, весь на подтексте. Она говорила о каких-то рукописях, просила какие-то книги, тут же извинялась. Потом стала уверять меня, что дача ей совсем не нужна, что она меня вполне понимает, и что, мол, кто ж ещё хозяин дачи, как не Димка. А сама всё движется по комнате: картинку поправит, стены погладит. Вот тут я разозлилась: «Это не вам решать, дражайшая мадам Декер!» А она спокойно так: «Разве Ефим не оставил завещания?»
Вера. А он оставил?
Анна. Я Еве так и сказала: «Глупость какая! Кто в наше время оставляет завещания?» А она мне: «Но ведь он знал, что обречён. Это он вас с Димкой пугать не хотел». Я так и встала соляным столбом. Откуда ей могло быть это известно?
Вера. Мало ли…
Анна. Я ничего не стала уточнять, не задавала никаких лишних вопросов. Я только попыталась объяснить, что ничего не знаю ни о каком завещании. Бред! Недвижимая собственность, как у Бальзака. А она смотрит на меня и не видит. Говорит: как мы счастливы были на этой даче! Понимаешь, ей совершенно всё равно – есть это завещание, нет ли его… И тут я подумала: а может, оно и вправду есть, лежит где-нибудь в старых бумагах. Я ведь ничего толком не разбирала. В общем, я бросилась в город, домой. Перерыла всё, даже тайник в шкафу нашла.
Вера. Ну и что?
Анна. Не было там никакого завещания. (Вдруг нервно, горлом всхлипывает.)
Вера (неожиданно жёстким тоном). Ну и всё, и успокойся. Умерла первая жена твоего мужа. Это бывает. Первые жёны не бессмертны.
Анна. Меня не оставляет чувство вины.
Вера. У живых перед мёртвыми всегда есть чувство вины. А что мужа у неё увела, так не ты первая… В конце концов, Ефим сам от неё ушёл. (Подходит к окну.) Снег идёт… (После паузы.) Ты следователю об этом что-нибудь говорила?
Анна. Он меня об этом не спрашивал.
Вера. Меня он тоже об этом не спросит. (После паузы.) Бедная Ева…
Анна (замечает Никиту, теряется). Мне надо идти наверх. Там дела ещё не закончены. (Поспешно поднимается по лестнице.)
Вера (оглядывается). А, месье Лебрен. (Вслед Анне.) С ним ты можешь быть вполне откровенна. Очень преданный тебе человек. И порядочный, это по глазам видно. (Анна закрывает за собой дверь.)
Никита (подходя к Вере). Зачем вы это сказали?
Вера. Что вы преданный и порядочный? Чтобы облегчить вам задачу. Вы ведь хотите, чтобы об этом знала мадам?
В холл входит женщина в шубе и меховой шапке. Это мать Даши.
Мать. Здравствуйте, я мама Даши Прошкиной. Я сюда попала? Где она?
Вера. Здравствуйте. Сейчас я узнаю. Кажется, она ушла куда-то. (Зовёт.) Алёша… месье Мартен!
Никита. Сейчас я его позову. (Выходит.)
Мать. Ева Сергеевна правда умерла?
Вера. Умерла.
Входит Алексей.
Вера. Это Дашина мать.
Алексей. А она вас встречать пошла. Наверное, вы разминулись на дороге.
Мать. Я на такси сюда приехала. Мне надо немедленно увезти Дашу отсюда.
Алексей. Боюсь, что мадемуазель Клодин ещё может понадобиться следствию. Здесь такая каша заварилась…
Мать (решительно). Вот вам её и расхлебывать. А Дашенька ни в чём таком участвовать не может. Она несовершеннолетняя.
Алексей. То есть как?
Мать. Ей шестнадцать исполнится только через полгода.
Вера. Не слабо… как говорит наш милиционер.
В комнату вбегает Даша, бросается к матери.
Даша. Мы на повороте с тобой столкнулись. Как ты меня не заметила? Я бежала за тобой всю дорогу. Мама, Ева Сергеевна уснула и не проснулась, представляешь?
Вера. А вы, оказывается, дитё, мадемуазель Клодин?
Даша насупленно смотрит на всех и молчит.
Мать (Даше). Где твой чемодан?
Даша. Наверху, там эти люди.
Мать. Нас никто не смеет задерживать. (Решительно поднимается вверх по лестнице.)
Вера (вдруг смеётся, глядя на Алексея). Сумасшедший дом! Гражданин Ален Мартен, как порядочный человек вы теперь должны жениться! (Смеясь, уходит.)
Алексей (внимательно рассматривая Дашу). Ты в каком классе-то учишься? (Видно, что он очень смущён.)
Даша (с вызовом). В девятом.
Алексей. Зачем же тогда?.. Ты мне всё врала.
Даша. Вы мне тоже, между прочим, врали, что преподаёте в Сорбонне. А что делать в вашем Париже пятнадцатилетней? Я не виновата, что акселерантка.
Алексей. Но я виноват, что осёл! Хорошо ещё… (Хватается за голову.)
Даша. Алёша, не сердитесь на меня. (Всхлипывает.) Всё это неважно. Если б вы знали… Только это тайна. Я, наверное, только маме об этом скажу… а может быть, не скажу, она бестолковая, мама. Я вообще жалею, что сюда её вызвала, но я очень испугалась.
Алексей. Не надо больше тайн, а? У нас их тут было с избытком. Заигрались мы, вот в чём дело.
Мать спускается вниз.
Мать. Они там пишут, пишут… Ева бедная, её узнать нельзя. И не одета. Врач диктует милиционеру: женщина немолодая, средней упитанности, без следов насилия на теле. Как вам это понравится?
