Еда в холодильнике была такая же безликая, как и все остальное. Все вкусное, спору нет — мясо, сыр, рыба, фрукты — но сплошь готовые упаковки. Казенный дом, точнее не скажешь. Даже цветы в настенных горшках — и те пластмассовые! Хоть бы аквариум с рыбками поставили…
Стук в окно заставил его вздрогнуть — что за притча, шестнадцатый этаж?
На подоконнике топтался невесть как залетевший на эту высоту голубь. Топтался, а сам косил на Бориса ярким черным глазом: ты опасен, человек? Или, наоборот, полезен? Может, ему хлеба накрошить? Впрочем, лучше не рисковать. Балкон открывать разрешено, а про окна разговора не было. Откроешь — и примчится рота спецназа… Лети, птица, кормись в другом месте. Голубь, точно подслушав его мысли, дернул сизым плечом и сорвался в полет.
Громыхнул замок, хлопнула входная дверь, послышалось неразборчивое бормотание Петра Петровича, потом еще один хлопок.
Борис понимал, что по всем правилам и канонам должен стремглав кинуться в прихожую. Но вместо этого торчал, как безмозглый столб, посреди кухни и не мог двинуться с места. Как будто боялся: выйдет, а там — никакой Алены. Петр Петрович ботинки снимает и ворчит. Или вовсе никого. Или Алена, но как будто не она — так бывает во сне — как будто чужая.
Но это была она. И совсем не чужая, только темные круги под глазами…
— Боречка! — она скользнула к нему одним движением, приникла, прильнула, зашептала торопливо и сбивчиво. — Я ни о чем спрашивать не буду, честно! Они меня предупредили… Я тебя увидела, и мне больше ничего не надо. Ничего-ничего, правда-правда!
Он обхватил ее плечи — или талию? или все ее тонкое хрупкое тело? да какая разница! — прижал…
— Давай ни о чем сегодня не думать. И не вспоминать про них, хорошо? — прошептала она куда-то ему в шею: ее теплое легкое дыхание казалось обжигающим, по коже побежали мурашки.
— Конечно, — шепнул он. — Я просто буду на тебя глядеть. Мне нужно на тебя наглядеться. И прекрати плакать. Лучше скажи, что с Глебом? Мне ничего про него не говорят. Не бойся, рассказывай, Петрович все их дурацкие слушалки-смотрелки отключил.
Алена огляделась, нахмурившись.
— Ты им веришь?
— Ну… Ладно, проверим.
Не выпуская девушку из объятий, он тоже огляделся и, обращаясь куда-то к потолку, громко заявил:
— Петрович, если ты меня сейчас слышишь и видишь, то ты старый и лживый козел. И если я узнаю, что ты не отключил аппаратуру, то я тебе к твоей лысине подкову прибью, на счастье.
Из комнаты доносилось бормотание телевизора. Переглянувшись, они улыбнулись, вздохнули облегченно…
Телефонный трезвон показался оглушительным.
— За козла ответишь! — мрачно пообещал голос Теплова, когда Борис снял трубку. — Я тебе что, волшебник? Сейчас до аппаратной доеду и все выключу. Двадцать минут потерпи, — и отключился.
— Обиделся Петрович! — вздохнул Борис, снова поднимая глаза к потолку. — Я неправ. Я неправ, слышь! Приношу свои извинения. Спи спокойно! — засмеявшись, он потянул Алену на кухню. — Ты голодная?
Она помотала головой.
— Тетя Лиза вместе с твоей мамой с утра до вечера меня кормить пытаются. А я не могу… Тебя нет, и…
— Но сейчас-то я есть! — радостно возразил Борис. — К тому же голодный, как… — он зарычал. — Не успел пообедать, а завтрак вообще сто лет назад был. И что все-таки с Глебом?
Качнув головой, Алена взглядом показала на часы.
— Ладно, — усмехнулся он. — Пошли, пока пируем, как раз те двадцать минут пройдут, пока мы еще в эфире. Пусть там порадуются на наш прекрасный аппетит, — распахнув холодильник, Борис начал передавать девушке банки, коробки и свертки. — Это на стол! Это в микроволновку! Это на сковороду… А вот этот кусочек сразу отправляем по назначению. Закрой глаза, открой рот, — со смехом скомандовал он. — Не жмурьтесь, пациент, это не больно. И еда у них — у-у-у, объеденье. Ну, хоть что-то…
Когда пиршество подходило к концу, Алена посерьезнела.
— Думаешь, уже можно?
Борис пожал плечами:
— Будем надеяться. Вообще, он мужик… мужик, в общем. Слов на ветер не бросает.
— Глеб пропал.
— Как… пропал? — прошептал Борис.
— Нет его в отделении. Исчез. Испарился. А твоим родителям в почтовый ящик бросили записку, — сообщила Алена, протягивая ему листок.
— Что за… Он что, в стельку пьяный писал? Что за «плен роковых обстоятельств»? А «не судите строго»? Да никогда он так не выражался. Но почерк Глебкин, и даже не сказать, чтоб прямо пьяный. И больше ничего? — повернулся он к Алене.
Она покачала головой:
— Твои еще в отделение ходили. Ну, куда его забрали. Там вообще руками разводят — ничего ни о каком Козыреве не знаем, нет такого. И не было, не зарегистрирован. Антон Дмитриевич тоже пытался что-то узнать, и тоже — ноль.
Борис побарабанил пальцами по столу.
— Очень любопытно. Его же точно забрали! Один наряд меня, другой его — наверное, чтобы показания раздельно взять. Но с меня-то показаний вообще не брали, покатали по городу, потом полковник явился, ну, и к себе уже повезли. Я им был нужен. И куда в таком случае девался Глеб?! Бред какой-то. Хотя вот тут, — он постучал себя где-то между горлом и сердцем, — тишина. То есть все с ним в порядке. Если бы что-то плохое было, я почувствовал бы… Ладно… Твои-то не объявлялись?
— Объявлялись, — вздохнула Алена. — Тетя Лиза их так шуганула… Еще и к участковому пошла, он, оказывается, с сыном ее чуть не с пеленок дружил. Ну, обещал вроде приструнить их. Да только как их приструнишь, когда перед ними бутылкой помаши… Они квартиру заложить грозятся. Или продать. Хотя продать вроде не могут.
— Конечно, не могут, — твердо заявил Борис. — Без твоего-то согласия…
— А то ты не знаешь, какие аферы по квартирам крутят!
— Ладно… — он задумался. — Во-первых, сию минуту мы ничего изменить не можем. Во-вторых, даже если они что-то учудят, ну и пес с ними, мы ж все равно женимся. В-третьих, я ж не на вечность пропадаю. Вернусь, разберемся с ними. В клубе мужик один занимался, у него предки еще хуже твоих, честное слово. Так он на Мещерских озерах купил избушку, на острове. Озеро громадное, а лодку он им не оставляет — привозит еду, одежду, керосин, ну, все, что по хозяйству нужно. Они бы, может, и рады оттуда удрать, да по воде не пойдешь.
— Начнут бражку из чего-нибудь гнать… А зимой озеро замерзнет, вот и удерут.
— Насчет бражки не знаю, а удрать оттуда — вряд ли. Далеко топать придется, а вокруг волки.
— Страшно, Боря!
— А в скотов не страшно превращаться? Прости…
— Давай правда потом? А то у нас времени осталась щепоточка, — она показала на пальцах, какая малость в их распоряжении, — а я тут охаю и слезы лью.
