Сыну, как выяснилось из распечаток интернет-новостей, было восемнадцать. Но на фотографиях, которыми пестрели статьи, этот новоявленный «посланник доброй воли», как его называли журналисты, выглядел старше. Волевое лицо, серьезный взгляд, на отца почти не похож. Больше на мать. Занимается восточными единоборствами. По-нашему зовут Руслан, по-тамошнему Род.
Салаудди внимательно изучал распечатки. Почему же Бекхан вылез из своей крысиной норы? Почему не боится сына предъявлять? Вот и ответ. Интервью независимому арабскому каналу.
Интервью было большое, на арабском, к нему прилагался перевод. Плохой, корявый, ошибка на ошибке. Но ответ на главный вопрос там был. Бекхан был уверен, что Салаудди умирает. Далеко умирает — в пакистанском госпитале. Остались считаные дни.
Салаудди захохотал. Он стоял на веранде, уже без дурацких очков, и бил ногой в пол. Доски от его топота ходили ходуном и жалобно скрипели. Старуха, в доме у которой он квартировал, высунувшись из сарая, в ужасе уставилась на своего жильца.
— Случилось чего? — пролепетала она.
— Я умираю, — давясь от хохота, прорычал Салаудди. — Остались считаные дни. А знаешь, от чего?
— Откуда мне знать?! — растерялась старуха.
— От двустороннего воспаления легких. Я, видите ли, упал в горную реку, простудился, а лекарств нужных под рукой не было.
— Может, тебе таблетки дать? — от страха старуха прикрыла рот платком. Только покойника ей в доме не хватало!
— Какой идиот это придумал?! — Салаудди продолжал хохотать. — Не взорвали, не застрелили — воспаление легких! Не дадут умереть как мужчине… Это в который раз они меня хоронят? В третий или в четвертый? И он в это поверил! Это главное — он в это поверил, глупец, трижды глупец! Да, Бекхан, видно, очень сильно ты хочешь, чтобы я умер. Это правильно. Пока я живой, Бекхан, спокойно ходить по земле ты не будешь. А умирать будешь долго… долго…
Он продолжил изучать распечатанные странички.
— А вот это уже действительно интересно, — Салаудди впился глазами в короткие строчки последних новостей. — Значит, теперь ты решил с федералами подружиться, сын шакала? Давно пора. Так, турнир в столице республики? В здании городского цирка? Отлично. Я тоже люблю посмотреть, как дерутся настоящие бойцы, — он поднял глаза от вороха бумаги. — И сам подраться не прочь… И неважно, что за турнир им вздумалось устроить. Я говорю — это будут настоящие бои без правил.
Лицо его стало решительным. Он стал быстро проглядывать оставшиеся распечатки, но в них повторялось на разные лады все то, что он уже узнал. Помимо этих листов, в пакете оказался еще и конверт. Это была записка от Ширвани:
«Груз получили, ночью выходим. В деревне гость. Столичный человек, из деловых. В бегах. Пробили его по базам, все подтвердилось. Если такой нам нужен, можем взять с собой».
По базам они пробили! Все стали умные. Только федеральные ищейки еще умнее. В базу что угодно засунуть можно.
Но человек все-таки нужен. Нужен до зарезу. Нам в Ставрополе надо снять жилье. И много жилья, хотя бы два-три больших дома. И кто этим будет заниматься? Если кого из бойцов посылать, значит, все поставить под угрозу. Они с таким акцентом разговаривают — любой риелтор сразу в ментовку побежит.
Решено, пусть приводят с собой столичного человека. Если что, засветится только Ширвани со своими бойцами. А с другой стороны, мы же всегда можем с этим беглым разобраться подручными средствами. Но волнует меня сейчас совсем другое. Эти новости все утренние. Сынок Бекхана прилетит прямо к началу турнира. Значит, завтра. Представляю, сколько охраны они туда пригонят. Только одного они не учитывают. Там до реки пятьдесят метров. И от здания цирка туда ведет слив…
Салаудди хорошо помнил эту трубу. Его по ней вытаскивали раненого, когда их окружили морские пехотинцы. Потом сидели по горло в воде часа три, под корягой прятались, пока не стемнело. Вот тогда у него действительно был реальный шанс отправиться к праотцам. Так что путь отхода у нас есть.
Значит, цирк уже отстроили заново, раз там турниры устраивают. Но канализацию-то они оставили, это наверняка. Что ж, идея неплохая. Спустим мы твоего парня в унитаз. Посмотрим, какие ты начнешь интервью давать, когда узнаешь, кто твоим сыном занялся. Значит, пакистанский госпиталь и воспаление легких?!
Плохо быть тупым, Бекхан? Сам придешь… приползешь… и денег принесешь, и сам в руки дашься…
Сколько человек мне нужно? Пять-шесть, не больше. После боя он пойдет в раздевалку, там из душевой можно уходить в трубу. Только пол взорвать. Вход в раздевалку заминировать и оставить пару бойцов на прикрытие. Пока они разберутся, куда мы делись, будет поздно. Только вот река, как с ней быть? Дождей много прошло, так просто ее не переплывешь. Да еще трофей тащить. Надо кого-то отправить, чтоб сегодня же ночью там трос протянули. С моста его видно не будет, а по берегу вряд ли кто там будет бродить.
Салаудди посмотрел на себя в зеркало. Нацепил очки, шляпу потертую, советского фасона. Снова посмотрел. Похож на сельского учителя? Если в глаза не заглядывать, сойдет.
Так, надо спешить. Начинается охота. Чуть не забыл, записку для Ширвани написать надо.
Салаудди взял карандаш, послюнявил и на оборотной стороне записки от Ширвани написал свое сообщение.
«Гость нужен. Бери его с собой. Без принуждения. Дай денег, сколько попросит. Работа — решать бытовые вопросы».
Теперь оставалось снова найти Юсупа, пока тот не укатил в город.
Когда Салаудди выходил из переулка, прямо на него выехал бронетранспортер с федералами. На броне сидело несколько человек с автоматами. Машина заскрежетала гусеницами, выбросив в воздух клок черного дыма. Салаудди замер, чувствуя позвоночником теплую сталь своего пистолета, засунутого сзади за пояс. Очки покрылись пылью, и Салаудди плохо видел, что происходит.
— Уважаемый! — донесся сверху молодой голос. — Тут вода где поблизости? Колодец какой или колонка?
— Вода? — Салаудди закашлялся. — Вниз по переулку, там родник будет. Увидите.
— Спасибо, уважаемый! — военный прикоснулся рукой к каске. Вроде бы честь отдал.
— И тебе не хворать! — сквозь зубы пробормотал Салаудди, снял шляпу и неуклюже махнул ею вслед уезжавшему бронетранспортеру. Как будто муху прогонял. Езжайте, попейте водички, мне не жалко. Не захлебнитесь только раньше времени. Скоро, совсем скоро вы все еще и умоетесь у меня. Кровью своей умоетесь! И захлебнетесь ею! Он остановился. Голова тряслась от ярости так, что зубы стучали. Одно обидно — что он не может каждому из этих шакалов собственноручно поотрезать их поганые головы. Каждому! Собственными руками! Но на всех его одного не хватит. Такая вот несправедливость!
Глава 29
В обход от начала заминированного участка тропы, размышлял Ширвани, до погранзаставы три часа ходу по голым скалам. Погранцам же со своей стороны в два раза ближе: к выходу из ущелья от них вполне приличная грунтовка. Поедут они туда на бэтээрах, потом полезут на дно ущелья, трупы искать. Еще им надо прочесать склон над тропой, чтобы удостовериться, что никого не осталось…
