Юля зажмурилась и попыталась представить, как все будет: стерильная операционная, белые кафельные стены, кресло, набор инструментов, врач и медсестры в хирургических халатах с масками на лице; ее просят лечь на кресло, жгут на руке, шприц и темнота; а потом больничная палата, ноющая боль внизу живота и все, все уже позади. Если бы только можно было, заодно, и память стереть…
Она повертела в руках направление, снова и снова всматриваясь в такое страшное слово из пяти букв, словно до сих пор не веря в то, что это происходит с ней, после чего убрала листок обратно в сумку и попыталась сосредоточиться на работе. А в душе поселился страх. Леденящий, медленно расползающийся внутри. Страх последствий, страх возможного сожаления о том, что она поступила неправильно, страх боли…
И тут она вспомнила. В колледже им читали лекцию о методах контрацепции и показывали фильм об аборте: что чувствует и как ведет себя плод во время этой ужасной процедуры. Юля помнила то болезненное чувство жалости к таким нежеланным не рожденным деткам, то возмущение, которое она испытывала к таким безответственным и жестоким взрослым, и то, как она сразу же решила для себя, что никогда не поступит так со своим ребенком.
Да уж, как говорится, никогда не стоит зарекаться. Никогда не говори никогда.
Чем же она лучше той женщины, чьего ребенка в обучающих целях убивали каждый день на глазах сотен людей? А если бы это был ее малыш на видео?! Ведь тот, кто находился внутри нее, такой же маленький и такой же беззащитный. Он совсем один. Кроме нее, у него никого нет. И когда его будут убирать, он будет искать защиты у нее, у своей мамы, которой он совсем не нужен. А она будет лежать под ножом врача, добровольно позволяя медленно, мучительно и жестоко убивать его только потому, что в силу определенных обстоятельств его отцом является подонок. А если бы это был ребенок Макса? Оставила бы она его? От этих мыслей на глаза выступили слезы. Отвернувшись к окну, Юля стала усиленно вглядываться в ярко-голубое небо, слегка подернутое белыми облачками, пытаясь как-то отвлечься от этих мыслей и не позволить дурацким слезам покатиться по щекам.
— Ольга Александровна, — зайдя в кабинет к главбухше уже после окончания рабочего дня, несмело обратилась к ней Юля.
— Сергеева, если ты снова отпрашиваться! — не дослушав ее, строго сказала та.
— Только до обеда. Ольга Александровна, я в выходные выйду. Мне очень нужно! — быстро проговорила девушка, понимая, что терпение начальницы уже на исходе, но другого выхода просто не было.
— Я предупреждала, что буду справки с вас брать? — недовольно взглянула на нее главбух. — Опять к зубному, что ли? — Да, - только и смогла выдавить из себя Юля, чувствуя, что лицо заливает краска. Ну, не умела она врать, тем более такое продолжительное время.
— Вот пусть тебе справку дадут, что ты была на приеме, — заключила женщина, отворачиваясь к монитору, тем самым давая понять, что разговор окончен.
— Это частная клиника. Они не дадут, — тихо произнесла девушка, едва найдя, что сказать.
— Ах, частная… Знаешь, в ведомственной поликлинике тоже есть зубные врачи, могла бы и туда обратиться, — снова обернувшись к ней, главбухша с неприязнью взглянула ей в глаза. — А то я тебя отпускаю-отпускаю под честное слово, а ты, может, гуляешь где-то.
— Ольга Александровна, — едва сдерживая слезы и злясь на себя за излишнюю плаксивость в последнее время, начала Юля, но голос дрогнул, и она замолчала, снова борясь со слезами.
— Сергеева, может, ты вообще работать не хочешь? Люди жалуются на то, что ты неправильно рассчитываешь. Выдача зарплаты на носу, — грубо проговорила женщина. — Не хочешь работать, так на твое место много желающих найдется! Пиши заявление и можешь гулять сколько хочешь! Юля почувствовала, как слезы все-таки сорвались с ресниц и часто-часто закапали, губы задрожали. Увидев такую резкую перемену в Юле, главбухша опешила.
— Юль… Что случилось? У тебя какие-то серьезные неприятности? — Ольга Александровна подошла к девушке и, проводив к своему столу, усадила на стул.
Юля замотала головой, не в силах вымолвить не слова. А, может, ей рассказать все? Она же женщина, поймет… — Давай сделаем так, — совершенно другим тоном заговорила та. — На этой неделе закончат устанавливать программу, обещали в понедельник уже запустить все, и на следующей неделе я тебя отпущу на целый день. Ты и так выходила на выходных несколько раз. Подгадай, как тебе удобно будет. Может, в пятницу. К отцу съездишь.
Еще неделя!!! Или даже целых две!!! Все анализы уже будут недействительны.
Проходить заново нереально, а срок, когда можно будет что-то сделать, вообще выйдет!!! На столе зазвонил «Коралл» и главбухша, не медля, сняла трубку.
— Да, Андрей Дмитриевич… За весь год? Хорошо, сейчас принесу вам. Да-да, прямо сейчас…
Положив трубку, она бросила на девушку мимолетный взгляд и принялась что-то распечатывать с компьютера.
— Все, Юль, иди, — негромко произнесла главбухша, не отрываясь от монитора. — На следующей неделе возьмешь выходной. Сейчас мне некогда. Там какая-то проверка приехала из Министерства, все на ушах стоят…
Не в силах ничего ответить, Юля медленно, на ватных ногах, вышла из ее кабинета, дошла до туалета, и лишь там, закрывшись в кабинке, дала волю слезам. Все, это конец!!! Ну, что ей теперь делать?! Что?! … Господи, этот Ад никогда не закончится!
* * *
Степнов стоял возле окна в своем кабинете и смотрел на небо, окрашенное в бледно-розовый цвет. Начинался рассвет, после дождливой ночи в воздухе витала озоновая свежесть. Подойдя к шкафу и достав начатую бутылку коньяка, он плесканул немного в стакан, стоявший тут же на полке, сделал пару обжигающих глотков, затем нашел в ящике стола новую пачку сигарет и, прикурив, глубоко затянулся.
Ночные дежурства спасали от воспоминаний, по-прежнему разрывающих его изнутри, и он уже третий день подряд оставался на работе, выезжая вместе с операми на все вызова и лично заполняя многочисленные бумажки и журналы, лишь ненадолго забываясь тяжелым, поверхностным сном, здесь же, на диване.
Только бы все время было расписано на минуты, только бы не думать. Но едва стоило отвлечься, как тут же мысли словно хищники вгрызались в сознание, безжалостно роясь в нем и вытаскивая наружу все самое скрытое и самое жуткое.
То, что он сделал, не имело оправданий и не заслуживало прощения, и Юля никогда уже не взглянет на него по-другому, без ненависти, без презрения. Она имеет на это полное право, и здесь уже нельзя что-то изменить. Об этом нужно было думать раньше, до того, как… Какой теперь смысл прокручивать в голове одни и те же мысли, как все могло бы быть, но уже никогда не будет? Нет, все, хватит! Верить можно только себе, не запуская никого в свою душу, и тогда никто и никогда не сможет сделать тебе больно. Так, кажется, говорится в какой-то мудрой цитате. Эти слова много лет были его главным жизненным принципом. Любая женщина предназначалась лишь для одной ночи и наутро начисто стиралась из жизни, и он никогда не вспоминал о бывших, ни моменты встреч, ни моменты расставаний.
