— Но следствие-то, наверное, идет, — предположил отец, проводя ее вглубь кабинета и отодвигая перед ней стул, затем пододвинул другой и присел рядом.
— Хотя, вряд ли найдут,… Конечно, не найдут! Юля в этом даже не сомневалась.
Всю неделю главбухша грозилась рабочими выходными, и Юля уже смирилась, что выспаться снова не удастся, однако к вечеру пятницы Ольга Александровна неожиданно изменила свои планы и великодушно разрешила сотрудникам не выходить в выходные дни. И Юля поняла: это ее шанс. Нужно ехать к отцу и наконец, все ему рассказать, раз окончательное решение уже принято, и рано или поздно он все равно узнает. Ему будет неприятно осознавать, что она так долго это скрывала от него, ведь он с детства выстроил с ней доверительные отношения. Они единственные родные люди друг для друга. Больше никого нет.
И все же каждый раз, когда она собиралась с духом, чтобы сказать о том, что беременна, в горле словно ком вставал, все слова куда-то девались, а от волнения начинала кружиться голова, и снова подступала тошнота.
И следующим вечером Юля уехала со своей правдой обратно в Москву. Смотрела в окно на удаляющийся силуэт отца, который остался на станции, и чувствовала, как щемит в груди от собственного бессилия. Она расскажет ему. Обязательно.
В следующий раз. Хотя, когда она приедет снова, наверное, уже и так все будет видно.
Сойдя с электрички и проехав несколько остановок на метро до своей станции, Юля зашла в магазин и, купив йогурты, неспешно направилась к дому. На часах уже было почти восемь вечера и желательно было пораньше лечь спать, однако так как все выходные она отсутствовала, придется заняться стиркой. И еще неизвестно, высохнет ли до утра форменная рубашка или придется сушить ее феном, а потом еще и гладить. Да, совсем скоро она уже не влезет в форменную одежду. Что же будет через месяц-другой? Впрочем, какая разница, все равно же придется всем сказать — и главбухше, и девчонкам. Хотя они и так, наверное, догадались уже. Кто-то ходит всю беременность, практически не замечая своего положения, а ее организм пока что-то никак не адаптируется. Утренняя рвота уже стала постоянным и неизменным атрибутом начала ее дня и теперь не могла застать ее врасплох, а на непредвиденные случаи возле кровати всегда был дежурный тазик. Теперь, когда она мысленно приняла свое положение, кажется, даже тошнота стала меньше или просто уже так не раздражала, а воспринималась как должное. Есть по-прежнему не хотелось, и все, что девушка могла в себя впихнуть — эти легкие йогурты. Но и это был прогресс — первые-то дни она вообще могла только воду пить и то…
Уже свернув во двор, Юля подняла глаза и увидела маму Максима, которая вышла из подъезда и шла ей навстречу. Еще достаточно молодая и всегда ухоженная женщина выглядела постаревшей, с седыми волосами на голове и глубокими морщинами вокруг глаз. Кажется, она даже не узнала Юлю и прошла мимо, глядя куда-то перед собой потускневшим взглядом.
— Ирина Анатольевна, здравствуйте, — остановившись, негромко окликнула ее Юля.
— А, здравствуй, Юля… Здравствуй… Как ты? — тоже останавливаясь и оглядывая ее, растерянно проговорила женщина и, не дожидаясь ответа, продолжила: — А я, знаешь, решила переехать отсюда. Не могу. Все о Максиме напоминает. Двор, друзья, соседи… Не могу… До сих пор поверить не могу, что его больше нет… Видимо, ей хотелось выговориться, только не с кем было.
— Ирина Анатольевна, а что говорит следователь? Они хоть ищут того, кто это сделал? — с трудом сдерживая слезы, спросила Юля.
— Что сделал, Юленька? Максим сказал, что сам упал и ударился. Никого они не ищут, — горько вздохнула женщина, отводя взгляд, и растерянно добавила: — А мы теперь и не узнаем, как оно было на самом деле…
Сам ударился?! Юля-то знала, что это не так! А если она пойдет к следователю и все ему расскажет? Ничего не будет. Еще ее же и привлекут за ложные показания. Ей ли тягаться со Степновым? Тем более, в ее-то положении. Кто знает, на что он способен? Сейчас он думает, что она, вероятно, сделает аборт, а если узнает, что это не так… Он же так настойчиво интересовался, кто является отцом, предлагал деньги на аборт и явно не обрадуется тому, что она приняла совсем другое решение. От одной мысли об этом по телу пробежали мурашки, и сердце застучало еще быстрее. Нет, не нужно об этом думать.
Откуда он узнает? Предложил деньги и теперь будет жить дальше со спокойной совестью.
— Ну, прощай… Пойду я, — откуда-то издалека донеслись до нее слова мамы Максима, и, вынырнув из своих тяжелых мыслей, девушка подняла на нее глаза, но не знала, что сказать, слова застряли где-то в горле вместе со слезами.
Развернувшись, женщина пошла прочь, а Юля так и осталась стоять на месте, застывшим взглядом глядя ей вслед.
Квартира встретила ее тишиной. Скинув босоножки и бросив сумку в холле, Юля прошла в комнату и легла на кровать. Даже не столь долгая дорога из Подмосковья совершенно лишила ее сил, привычно мутило, и слегка кружилась голова. Совершенно не было желания что-либо делать, только одно — провалиться в сон и, желательно, без сновидений. Однако если она не постирает рубашку, то завтра ей просто нечего будет надеть на работе, да и, несмотря на тошноту, не мешало бы хоть что-то поесть. Думать-то теперь нужно не только о себе.
На город опустился душный июльский вечер, во дворе чуть слышно забренчали гитары. С трудом поднявшись, девушка переоделась в домашнюю одежду и, заставив себя съесть йогурт и бутерброд с сыром, пошла стирать форменную рубашку. После чего, собрав другую грязную одежду, загрузила машинку и немного прибралась в квартире. В итоге спать она легла только в двенадцатом часу ночи и, несмотря на усталость и плохое самочувствие, долго ворочалась, пытаясь уснуть. Мысль о том, что она так и не сказала отцу правду, не давала ей покоя, а в душе застыла странная, давящая тревога, которая ее пугала.
Несколько раз Юля брала в руки телефон с намерением набрать номер отца, но каждый раз одергивала себя, убеждая, что ни к чему звонить ему среди ночи, только лишний раз заставлять нервничать. Она поедет к нему в следующие выходные, соберется с волей и все ему расскажет.
А утром, едва она пришла на работу и села за свои расчеты, зазвонил мобильник. Незнакомый номер, чужой монотонный голос: «выехал на встречку», «разбился», «насмерть». Юля слушала его, не в состоянии сопоставить все эти слова воедино, не в силах до конца понять, что речь идет об ее отце. Кажется, она даже что-то ответила, нажала на кнопку отбоя, положила телефон на стол, и все закружилось перед глазами.
— Юля? Юлька, ты что?! — подскочила к ней Татьяна, которая из-за острой нехватки бурной личной жизни имела привычку всегда прислушиваться к чужим телефонным разговорам. Последние пару минут она с интересом следила за Юлей, которая в какой-то миг стала белее мела.
Юля сидела, невидящим взглядом уставившись в одну точку, не в силах пошевелиться, словно тело было парализовано, даже слез не было. Лишь тупое отрицание — нет, нет, это ошибка…
Она не помнила, как ходила к главбухше, что говорила. Кажется, все же расплакалась и невольно, неосознанно тянула руку к животу, словно ища поддержки у того, кто там находился. Всегда сдержанная и строгая Ольга Александровна даже приобняла ее, слегка прижав к себе, погладила по голове, затем позвонила в диспетчерскую, попросив, чтобы кто-нибудь из водителей довез Юлю до дома.
