— Какой же я был дурак, — задумчиво произнес Саша, убирая руку и не спуская глаз с девушки.
Он разглядывал ее красивое лицо, в свете ночника казавшееся еще более утонченным и нежным, а очертания ее фигурки под легким одеялом — более хрупкими. Внутри него нарастало безумное желание, чтобы она принадлежала ему снова, но только не так как это случилось тогда. Теперь все было иначе.
Саша хотел, чтобы она ответила ему взаимностью. Хотел видеть себя в ее глазах, а не страх. Там, где страх, нет места любви. А он уже давно был безнадежно влюблен, как бы ни было странно это признавать.
— Как бы я хотел вернуть время назад, — парень был тих и серьезен.
Юля натянула одеяло выше и напряженно смотрела на парня, не сводящего с нее глаз, и молчала. Он был нетрезв, она это видела. И именно это останавливало ее от резких слов. Неизвестно как он поведет себя, если она потребует, чтобы он покинул комнату. Мурашки пробежали по ее спине — было что-то в его взгляде, что ей не понравилось.
— Я тоже, — медленно произнесла девушка и, не удержавшись, добавила: — Поверь мне, я никогда бы не переступила порог вашего чертова ОВД.
Усмешка слегка тронула его губы, отдавшись в них обжигающей болью. Саша попытался представить, что было бы, если бы они не встретились, и мог сказать однозначно — испортив жизнь ей, он одновременно наполнил смыслом свою.
Неожиданно приподнявшись к ней, он коснулся губами ее губ.
Девушка застыла на месте, не в силах даже пошевелиться. Кажется, сердце пропустило удар, затем бешено заколотилось в груди, и накрывающей ледяной волной накатило «дежавю». Кабинет. Ватный диск с перекисью в ее руке. Его глаза, совсем близко. И настойчивые, обжигающие губы с привкусом крови. И снова привкус крови, на этот раз ее, и боль в запястьях, в мышцах, в каждой клеточке придавленного тела, где-то в глубине живота… Юля резко отстранилась, уперевшись обеими руками в его грудь, и произнесла дрожащим голосом:
— Саша … не надо…
Глава 37
Юля чувствовала, что еще чуть-чуть, и она просто-напросто расплачется. От страха, от бессилия, от всего этого абсурда, творящегося в ее жизни.
Прошло еще несколько долгих секунд, прежде чем Степнов снова отодвинулся, медленно сполз на пол, устало потер виски.
— Прости. Не бойся, — парень помолчал какое-то время, разглядывая свои руки. — Ты такая красивая. Я… я просто не сдержался…
Она отвернулась к окну, чтобы он не увидел заблестевших на ресницах слезинок. Не хватало еще плакать перед ним! Хотя очень хотелось.
— Саша, пожалуйста, иди спать.
Парень не сдвинулся с места, все также сидя на полу.
— Я больше так не могу, — тихо проговорил он. — Не могу смотреть на тебя лишь со стороны, боясь сделать лишнее движение, сказать лишнее слово. Я так хочу быть ближе к тебе.
Юля медленно перевела на него взгляд, полный недоумения. Он, что, смеется над ней? — Ну, знаешь, ближе уже некуда.
— Ты, вроде, и рядом, и в то же время так далеко. И смотришь словно сквозь меня, — никак не отреагировав на ее реплику, продолжил Степнов. — Раньше ты меня хотя бы ненавидела, цепляясь к каждому моему слову. Ненависть — это хоть какие-то эмоции. А сейчас, мне кажется, что ты даже не замечаешь моего присутствия или отсутствия. Я для тебя пустое место, — он невесело усмехнулся и, ощутив резкий укол где-то в подреберье, закашлялся.
Юля молча слушала его прерывистую речь. Было видно, что слова даются ему с трудом, однако, выговориться очень хотелось. В полутьме комнаты она не видела выражения его лица, но могла поклясться, что сейчас ему больно, и эта боль была не только физической.
— Твой живот, он так вырос. И мне так хочется дотронуться. Он ведь толкается, да? … Я даже представить себе не могу, как это. Я вообще с трудом осознаю, что там, внутри тебя, кто-то есть, — после небольшой паузы снова проговорил парень и без перехода добавил совершенно серьезно и твердо: — А знаешь, я ни о чем не жалею! Зато теперь у меня есть ты… вы… и больше никого.
Саша замолчал, глядя куда-то в невидимую точку перед собой. Алкоголь окончательно рассеялся, а на смену ему, обхватывая своими железными тисками виски и затылок, пришла головная боль. Ну, вот зачем он ей все это говорит? Четыре утра…
— А твоя семья? — осторожно спросила девушка, желая прервать напряженное молчание, повисшее в комнате. — Родители? Степнов вздохнул и покачал головой: — Нет никого. У тебя же тоже никого нет? — скорее уточнил, чем спросил он.
Юля ничего не ответила. Как мало она о нем знает, практически ничего.
Впрочем, как и он о ней.
Саша поднял глаза на девушку. Она по-прежнему куталась в одеяло, старательно скрывая обнаженные плечи и, видимо, все еще опасаясь, что он может вновь попытаться завладеть ее губами, телом. Парень невесело усмехнулся. Завладеть телом было совсем несложно, но как овладеть ее чувствами, заставить полюбить себя? Здесь он был бессилен.
И так явственно перед глазами предстала картинка полугодичной давности. Тот вечер, когда он заехал домой перед тем, как отправиться обмывать свое звание.
Вика точно так же сидела на кровати, уткнувшись в свои колени и едва сдерживая слезы, так и не решившись рассказать ему о том, что с ней происходит. Такая же маленькая девочка, пострадавшая от мужской жестокости и бессердечия.
Облокотившись о край кровати, Саша с трудом поднялся с пола.
— Прости, что потревожил тебя среди ночи. Спи, — растерянно проговорил он и медленно направился к двери. Остановившись на пороге, оглянулся, но так ничего не сказав, вышел из комнаты.
Юля молча проводила его взглядом, и лишь когда дверь закрылась, разжала пальцы, сжимающие края одеяла. Дотронулась до губ, которые, казалось, до сих пор ощущали тепло его поцелуя.
В комнате витал легкий запах алкоголя, табака и уже такой знакомой туалетной воды Степнова. Она слышала, как в ванной зашумела вода, потом стихла, как щелкнул выключатель, его удаляющиеся шаги в сторону кухни, кашель. Затем наступила тишина.
Все страхи, что Степнов в нетрезвом состоянии может снова прийти к ней в комнату оказались пустыми. Если бы захотел, то и не ушел, не остановился бы на одном поцелуе. Тот другой Саша так бы и поступил. Иногда даже казалось, что это совершенно другой человек. Юля не знала, чем были вызваны такие перемены в жестком и наглом оперативнике, наверняка, повидавшем на своем веку такое, что, вряд ли, его так тронуло бы известие о ее беременности и вызвало раскаяние в совершенном поступке. Нет, тут было что-то иное.
В эту ночь уснуть ей так и не удалось. Последующие несколько часов она металась по кровати, не находя себе места, снова и снова прокручивая в голове их ночной разговор.
Около семи утра где-то в глубине кухни раздалась мелодия его мобильника, после чего послышались шаги в коридоре, щелчок замка, и квартира погрузилась в привычную, пустую тишину.
