Голоса снова стали громче, нахлынув удушливой плотной волной. Кобылин поморщился, брезгливо оттолкнул их, пытаясь заглушить. Теперь ему не было страшно, просто стало противно. Он знал — это всего лишь голоса мертвых. Это не он умер. Это они. Они не страшные, их не надо бояться. Ведьма из кафешки была права — это просто окно в другой мир. Ведьма.
Линда.
Кобылин открыл глаза и увидел, что над ним нависают четверо здоровых парней. Вернее, здоровыми были трое, четвертый оказался довольно худым блондином с острым лицом и злыми глазами. Все четверо хватали его руками, приподнимали, опускали обратно, вертели, как мешок с тряпьем.
— Кроссовки сними, — услышал Алексей сквозь хор призрачных голосов. — Наручники у кого?
— У меня.
— А скотч?
— Ну…
— Где скотч? Только что рулон стоял на коробках! Тащи сюда, быстро!
— А штаны? Снимать?
— Да там одни лохмотья. Дерни посильней, сами слетят.
Кобылин нахмурился. Его штаны. Снимать штаны? Фродо тогда, при первой встрече тоже велел снять штаны… Смотрел, нет ли на копчике черной шерсти, характерной для недавно перекинувшихся оборотней.
Фродо и Сэм.
Они умерли. Там, совсем в другом подвале. И он выбрался из лабиринта одиночку, застрелив Конопатова, который уже начал превращаться в оборотня.
Кобылин закричал и перед глазами вспыхнул огненный цветок боли. Его тело выгнулось дугой, а мышцы свело судорогой.
— Держи его!
— Скотч давай!
— Георг! Ты посмотри!
— За ноги держите!
Мышцы беспорядочно сокращались, словно в агонии, и Кобылин вертелся как уж на сковородке, пытаясь выскочить из огненного кокона боли. Его память выбрасывала странные картины, настолько чудовищные, что в их реальность невозможно было поверить. И все же, стиснув зубы и замычав, Кобылин нырнул им навстречу. Он должен знать! Должен понять! Здесь твориться что-то странное, и ему нужно очнуться, прийти в себя. Чтобы освободиться. И найти… Линду?
Поджариваясь на медленном огне, Алексей шагнул вперед, в самое пекло, и раскаленные спицы боли пронзили его тело. Он закашлялся, засучил ногами…
— Георг! Из него кровища хлещет!
— Дьявол! Это все из ноги?
— Да отовсюду! Черт, да у него дырки на груди! На животе!
— Мать твою! Рубашку, быстро! Завязывай! Ты держи, а ты завязывай! Эй, поищите бинты!
— Какие, нахрен, бинты?
— Эластичные, дебил! Это спортивный магазин! Поройся в коробках!
Кобылин, чувствуя нарастающий гул в ушах, потянулся вперед — к темному кокону, маячившему перед его внутренним взором. Он почти понял, почти ухватил… Он вспомнил. Фродо и Сэма. Охотники. Что потом? Зыбкая пелена тумана, сквозь него проступают силуэты. У некоторых слишком много рук. У других — зубов. Нужно помнить. Держаться. Он не сошел с ума, нет. Он просто болен. Очень болен. Нужно вспомнить. Прорваться сквозь туман.
— Давай! — заорал Кобылин, прыгая в серую муть. — Давай!
Туман ожег его ледяным холодом, отбросил назад. В затылке вспыхнула звезда, и Алексей понял, что не может пошевелиться. Он медленно погружался в серую пелену, уходя навстречу голосам. Они становились все громче, они кричали, звали его. Они были готовы принять его. Подарить забвение. Отдых. Больше никаких страданий. Никакой боли. Только тишина.
— Голову держи! Черт, он башкой треснулся!
— Бинты давай!
— Георг!
Кобылин медленно выдохнул, чувствуя, как на него снисходит холодная пелена тумана, несущего покой. Больше не нужно было страдать. Не нужно шевелиться.
— Он не дышит!
— И пульса нет.
— Вашу мать, ноги держите!
— Да чего держать, это уже судороги.
— Строев нас всех в этом подвале и похоронит! Откачивайте ублюдка! Искусственное дыхание…
— Да щас, разбежался!
Алексей медленно покачивался на серых прохладных волнах, наслаждаясь покоем. Да. Он этого и хотел. Совсем недавно. Хотел, чтобы все оставили его в покое. Хотел прекратить это. И, кажется, получилось. Прошлая жизнь, все эти болезненные воспоминания, мучения и глупости. Все осталось позади. И только Линда…
Линда.
Кобылин сжал зубы и резко взмахнул руками, вырываясь из ледяного облака. Наверх! Обратно, туда, где больно. Возвращайся к боли, зараза. Ты должен найти Линду. Должен. Вытащи нас отсюда. Вытаскивай!
Туман вдруг распался, и Алексей вынырнул на поверхность. Поднялся на ноги, с трудом выворачиваясь из липких серых нитей, рванулся вверх, выше, к светлому небу. Он поднимался — и не один. Он чувствовал, рядом кто-то есть. Хор голосов давно смолк, но за его плечами осталось странное присутствие. Там, позади, сосредоточено сопели. Двое. Или трое. Может пятеро. И они толкали его наверх. Кобылин не знал, кто это. Сейчас ему было на это плевать. Он хотел только одного — вернуть себе свою жизнь. Узнать, что он забыл. Понять, кем он является на самом деле. Ведь он, кажется, охотник?
Охотник — откликнулось эхом за спиной.
Кобылин вздрогнул и открыл глаза.
Он лежал на полу, на спине, а над ним красовались три перекошенные морды крепких бравых парней, выглядевших сейчас испуганными. Они стояли на коленях, склонившись над охотником, словно священники, желающие выслушать последнюю исповедь. Один из них, с расплющенным носом, увидев, что Алексей открыл глаза, растянул пухлые губы в улыбке.
Кобылин улыбнулся в ответ, вскинул руку, вцепился в его горло и, чувствуя, как под пальцами ломается гортань, рванул на себя. Здоровяк рванулся в сторону, боднул головой соседа в скулу, тот с воплем отшатнулся. Кобылин согнул ногу в колене и резко выпрямил, со всей силы стукнув голой пяткой точно в лоб тому, кто пытался держать его ноги. Громила мешком повалился на спину, а Кобылин подтянул ногу к груди, и со всей силы засадил коленом в голову третьему, державшемуся за ушибленную скулу. Удар пришелся точно в висок. Под хруст костей мужик повалился на бок, а Кобылин, продолжая движение, подобрал ноги к груди и крутнулся на спине, словно танцевал брейк-данс. Когда его тело, закрутившись, поднялось вверх, Алексей уперся руками в пол, оттолкнулся от него, вскочил на ноги и замер, исподлобья осматривая поле боя.
Снова подвал. На этот раз напоминает спортивный зал. Вдоль стен и у лестницы громоздятся картонные коробки с разным барахлом, вдоль стен тянутся стеллажи с товаром. Хлам и разруха. Но сейчас на это плевать.
В центре, прямо посреди зала, стоял щуплый блондин в черном плаще, сжимавший в руках окровавленные тряпки. Чуть дальше, в углу, виднелась лестница, ведущая вверх, к пластиковой двери. На ступеньках застыли еще трое здоровяков в кожаных куртках.
