– Понимаешь, Констанс, я убежден, что ты единственное человеческое существо, которое в глубине души готово разделить мой собственный необычный взгляд на жизнь. Давай посмотрим правде в лицо: мы – изгои. Мы мизантропы, сделанные из одного материала.
Констанс потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл слов, сказанных Диогеном. А когда она поняла, ее пальцы крепче сжали рукоятку стилета.
– В этом суть, – продолжал Диоген. – Я был слеп; я не видел. Теперь вижу. Мы похожи во многом, очень во многом. А во многом ты превосходишь меня. И разве удивительно, что мое почтение к тебе только выросло?
Несколько мгновений она думала, что Диоген скажет что-то еще. Но теперь чернота вокруг нее наполнялась одной лишь тишиной – тишиной, которая длилась и длилась. Наконец Констанс сама нарушила ее:
– Что ты сделал с миссис Траск?
– Ничего. Она остается в Олбани рядом с сестрой, которой для выздоровления понадобилось больше времени, чем предполагалось. Не переживай за нее, там ничего серьезного. И у миссис Траск легко на душе – она получила заверения, что о тебе тут хорошо заботятся.
– Заботятся? Проктор, по-видимому. Думаю, ты его убил.
– Проктора? Нет, он жив. Но в настоящий момент очень занят – совершает неожиданное путешествие по пустыне Калахари.
По пустыне? Неужели он говорит правду? Проктор ни за что не оставил бы дом без защиты, пока она здесь. Столько слов, вызывающих у нее шок… слов, в которые невозможно поверить.
– Значит, тебе нужен мой сын.
– Констанс, – укоризненно проговорил Диоген, – как ты можешь говорить такие вещи? Да, это правда, у меня были… проблемы с братом. Но неужели ты думаешь, что я мог бы повредить собственному ребенку?
– Ты не отец ему.
– Это так. Но я надеюсь, все изменится. Ты видела танка, сделанную по моему заказу. Кстати, я побывал в Индии, чтобы убедиться, что за нашим ребенком хороший уход. Уход хороший. Он удивительный мальчик. – (Пауза.) – Чего и следовало ожидать от нашего отпрыска.
– Нашего отпрыска? Когда-то ты использовал более грубые слова для описания наших отношений.
Новая пауза.
– С какими душевными муками я вспоминаю мое непростительное поведение! Загляни под сиденье табурета для клавесина – ты увидишь там знак моих истинных чувств.
Констанс помедлила секунду, потом решительно включила фонарик и огляделась. Хотя голос казался близким, его обладателя нигде не было видно.
– Табурет, моя дорогая.
Она подняла сиденье. Внутри была фотография, скрепленная с какими-то бумагами. Констанс вытащила их и внимательно осмотрела.
– Фотография сделана пять недель назад, – прозвучал бестелесный голос. – Кажется, он вполне счастлив.
Констанс глядела на фотографию, и ее рука с фонариком слегка подрагивала. Вне всяких сомнений, это была фотография ее сына: облаченный в длинное шелковое одеяние, он держался за руку Цзеринга. Они стояли под аркой в обрамлении пробковых деревьев. Мальчик смотрел куда-то вдаль с безупречной серьезностью одаренного трехлетнего ребенка. Глядя на фотографию, Констанс неожиданно почувствовала, что ее переполняют одиночество и тоска.
Она взглянула на прикрепленный к фотографии листок. Это оказалась записка от опекунов ее сына в монастыре, адресованная ей и подтверждающая, что мальчик в безопасности и чувствует себя хорошо. И подает большие надежды. Письмо было запечатано специальной печатью, подтверждающей, что Диоген и в самом деле побывал там, а письмо подлинное. Каким образом Диоген сумел добиться посещения мальчика у таких скрытых и осторожных монахов, трудно было даже вообразить.
Констанс положила фотографию и письмо на клавесин и выключила фонарик, позволив темноте вернуться. Она не могла допустить, чтобы этот отвратительный человек играл ее чувствами.
– Ты был там, – сказала она. – В Эксмуте. Ты следил за нами.
– Да, – ответил Диоген. – Это правда. Я был там с Флавией, моей, так сказать, помощницей. Ты, несомненно, ее видела: молодая официантка в ресторане «Капитан Гуль», которая работала на неполную ставку и подрабатывала в магазине чая и всякой мелочи «Вкус Эксмута».
– Эта девушка? Флавия? Она работала на тебя?
– Должен признать, у меня с ней возникли маленькие проблемы. Она слишком усердствует в исполнении своих обязанностей.
– Могу себе представить эти обязанности, – заметила Констанс.
Ответа не последовало, и она продолжила:
– Ты освободил Моракса. Запустил этот виток насилия.
– Ты права. Я действительно помог этому несчастному, замордованному существу бежать от его мучителей. Откуда мне было знать, что он поведет себя таким образом? Я всего лишь хотел посеять немного смятения. Отвлечь моего брата. И благодаря этому получить возможность… получше присмотреться к тебе.
Констанс покачала головой. Она начинала терять самообладание. Ей пришлось снова подавить в себе гнев.
– Отвлечь брата? Ты убил своего брата!
– Нет, – раздался опечаленный голос. – В этом ты ошибаешься. Похоже, мой брат и в самом деле мертв, но у меня никогда не было таких намерений. Я немного знаю о чувствах, которые связывают вас… или связывали. Прости меня, но я получал немалое удовольствие от этого соревнования. Конечно, с моей стороны грубо говорить такие вещи… это соперничество между братьями, знаешь ли.
– Ты… – Констанс оборвала себя.
Снова наступило молчание. Все ее обвинения, все ее подозрения, все ее возражения, казалось, были опровергнуты, и с каждым опровержением росло ее смятение.
– И… Почему ты здесь? Почему? – вымучила она наконец.
– Неужели ты до сих пор не понимаешь? – раздался голос из бархатной тишины. – Есть простое объяснение тому, почему я здесь. Я люблю тебя, Констанс.
23
В мотеле «Годеррс даунистер» в Катлере, штат Мэн, Дуэйн Смит сидел на кровати, разглядывая четыре одноразовых телефона, лежащих на покрывале. Даже с открытым окном и выключенным обогревателем он потел и волновался. Далка вступил в контакт с ФБР, отправил им письмо по Интернету. Реакция была удивительной и отрадной. Все развивалось, как предсказывал Филипов: похоже, фэбээровцы готовы были уступить требованиям похитителей, а все их угрозы и сопротивление – одна только видимость. Они согласятся на что угодно, лишь бы сохранить жизнь своему человеку. Этот специальный агент был ценной находкой.
Филипов сказал, что ФБР будет настаивать на разговоре с кем-нибудь. Так и случилось. И этим кем-то был Смит. Все было спланировано: через пять минут он позвонит по одному из одноразовых телефонов человеку по имени Лонгстрит в нью-йоркском отделении ФБР. Больше всего Смита заставляло нервничать временно́е ограничение. По словам Филипова, ФБР может определить место, откуда звонят, всего за тридцать секунд. Значит, у Смита на весь разговор двадцать секунд. Через двадцать секунд он должен отключиться, вытащить аккумулятор из телефона и уничтожить сам телефон. Четыре телефона – четыре двадцатисекундных разговора.
