Взявшись за бронзовую ручку высокой двери, он потянул ее на себя, и дверь с шорохом открылась. Диоген завел Констанс внутрь и закрыл дверь.
Констанс была ошеломлена. Все вокруг оказалось чрезвычайно простым: черный мраморный пол, серые мраморные колонны, куполообразная крыша. Но окна с их переплетами и необычное освещение придавали помещению нездешний вид. Стекла были из какого-то закопченного стеклянистого материала, начиненного или пронизанного мириадами маленьких блесток, переливавшихся по мере перемещения наблюдателя. Свет, который проникал через них, был сильно ослабленным, отчего все внутри становилось абсолютно бесцветным. И когда Констанс посмотрела на Диогена, на его восторженное лицо, она увидела, что он, как и она сама, окрашен только в черно-белые тона, что все краски выжаты из воздуха. Это было совершенно необыкновенное явление. Но вместо того чтобы встревожиться, она подумала о том, как это безмятежно и возвышенно, словно все излишества, все украшения, вся вульгарная нарядность были убраны и осталась только простота и истина. Храм был пуст, если не считать дивана черной кожи, стоявшего чуть в стороне от центра.
Они провели в молчании несколько минут, и наконец Диоген заговорил. Хотя на самом деле не заговорил, а начал тихо напевать мелодию, в которой Констанс узнала начальные такты Пассакалии и фуги до минор Баха. Диоген подражал основному голосу органа, затем переключился на второй и на третий голос, и храм начал наполняться звуками, которые накладывались один на другой, слой на слой, создавая полифоническое чудо многочисленных отзвуков эха.
Он замолчал, но звук продолжался еще несколько секунд, а потом постепенно умер.
Диоген повернулся к Констанс, и она заметила влажный блеск в его мертвом глазу.
– Здесь, – сказал он, – я забываю о себе и обо всем на свете. Это мое место медитации.
– Это нечто необыкновенное. В такую игру света просто невозможно поверить.
– Да. Понимаешь, Констанс, самый большой ужас моей жизни в том, что я вижу только черно-белый мир. Мне отказано в способности видеть цвет после… того События.
Она наклонила голову. Она знала, что под «Событием» подразумевается трагический случай из его детства, после которого он остался слепым на один глаз… помимо всего прочего.
– Я цеплялся за память о свете. Но когда я вхожу сюда, в этот черно-белый мирок, я каким-то образом вижу цвет, которого мне так отчаянно не хватает. Я вижу, практически боковым зрением, эфемерные вспышки цвета.
– Но как?
Диоген раскинул руки:
– Эти окна – отполированные и отшлифованные плиты минерала, который называется обсидиан. Разновидность вулканического стекла. У обсидиана во взаимодействии со светом проявляются некоторые уникальные свойства. Я когда-то проводил специальные и тщательные исследования воздействия света и звука на человеческое тело, и здесь ты видишь один из результатов моих исследований.
Констанс снова огляделась. Утреннее солнце лило свои лучи на одну из сторон храма, свет, рассеиваясь, становился холодным и серым и, казалось, поступал отовсюду и в то же время ниоткуда. Противоположная сторона храма была темной, но не черной. В помещении не было ни чистой черноты, ни чистой белизны – только различные и бесчисленные оттенки серого.
– Итак, это твоя обсидиановая комната.
– Обсидиановая комната… да, можно и так сказать. Да-да, вполне можно так назвать.
– А как ты называешь это?
– Мой толос.
– Толос. Греческий храм круглой формы.
– Именно так. У моего храма пропорции малого толоса в Дельфах.
Он замолчал. Констанс наслаждалась, впитывая в себя эту необыкновенную безмятежность, прекрасную простоту пространства. Стояла тишина, и Констанс почувствовала, что впадает в некое особое забытье, в похожее на сон состояние пустоты, где все чувства растворяются.
– Идем.
Она глубоко вздохнула, возвращаясь к реальности, и через мгновение поняла, что стоит под открытым небом, моргая на ярком солнце, ошеломленная захлестнувшей ее волной цвета.
– Продолжим экскурсию?
Констанс посмотрела на него:
– Я… я как-то немного растерялась. Я бы хотела вернуться в библиотеку и отдохнуть. Позже, если ты не возражаешь, я предпочла бы осмотреть все сама.
– Конечно, – сказал Диоген, раскинув руки. – Этот остров твой, моя дорогая.
44
Диоген отдыхал в гостиной второго этажа, когда услышал, что Констанс тихонько спускается по задней лестнице, открывает дверь и идет по веранде. Двигалась она очень тихо, но Диоген, с его неестественно обостренным слухом, мог отслеживать ее передвижения по одному звуку. Он поднялся, посмотрел в окно и спустя несколько секунд увидел, что она идет по тропинке к южной оконечности острова.
Он понял, что она в каком-то смысле похожа на дикое животное, может быть на тигра или мустанга. Приручать такое животное нужно с бесконечным терпением, мягкостью и добротой. И так же как при приручении тигра дрессировщиком, принуждение может обернуться катастрофой. Его все еще удивляло, что он сумел завоевать ее, по крайней мере частично, выманить из особняка Пендергаста, в котором она прожила почти всю свою долгую жизнь, и доставить ее сюда. Воплощались в жизнь самые его сокровенные мечты, самые драгоценные фантазии. Но приручение, конечно, еще не состоялось. Теперь настало самое щекотливое время – период, когда животное может взбрыкнуть при малейшем неправильном шаге.
Когда имеешь дело с дикими животными, самое главное – предоставлять им свободу. Никогда не загонять в угол или клетку. Приручение должно проводиться изнутри, а не снаружи. Констанс по доброй воле сплетет собственные узы и наденет их на себя – только так у него может что-то получиться. В конце концов, у него есть основная приманка – эликсир. Когда Констанс почувствует его омолаживающее воздействие, тогда, надо надеяться, и наступит поворотный момент.
Теперь, когда ее не было в доме, Диоген обратил внимание на поднос, принесенный Гурумаррой. На подносе лежало единственное письмо, поступившее в абонентский ящик почтового отделения в Ки-Уэсте. Диоген взял перламутровый канцелярский нож, аккуратно вскрыл большой конверт службы переадресации и вытащил из него меньший конверт. Вскрыл и его и извлек оттуда лист дешевой бумаги. Письмо было написано мелкими, четкими остроконечными буквами. К радости Диогена, там не было ни приветствия в начале, ни подписи в конце, ни обратного адреса, но он прекрасно знал отправителя.
Мною сделано для Вас все. Абсолютно все. И все прошло так, как было спланировано. Вы можете ничуть не беспокоиться по поводу того поручения, которое Вы мне дали, поскольку мне удалось добиться всего, о чем Вы просили, и не оставить никаких концов. Просто была проявлена бо́льшая твердость, чем Вы санкционировали, только и всего. Подробности сообщу при встрече, которая, надеюсь, состоится так скоро, как Вам позволят обстоятельства.
