Лонгстрит прокрутил страницу на экране.
– Это было незадолго до того, как ее перевели из сиротского приюта в исправительное заведение для малолетних. За время ее пребывания там произошло несколько случаев насилия, один раз она чуть не до смерти избила соседку по комнате. В конечном счете, когда ей исполнилось пятнадцать, было подано прошение о переводе ее в тюрьму строгого режима, несмотря на возраст. Персонал заведения для малолетних просто с ней не справлялся. Но прежде чем ее надежно упрятали, она бежала – вонзила авторучку в глаз психологу и этим убила его.
Несколько секунд он просматривал данные на экране.
– Ее пытались поймать, но она оказалась изворотливой. Оставляла за собой шлейф преступлений и насилия. Она разбудила ненависть в мужчинах: одна из ее излюбленных тактик состояла в том, чтобы зайти в захудалый район и там спровоцировать какого-нибудь мужчину на приставание или попытку изнасиловать ее, в ответ она его кастрировала и засовывала отрезанные гениталии ему в рот.
– Очаровательно, – пробормотал Пендергаст.
– Ей было около шестнадцати, когда она отправилась в Японию, где связалась с бандой якудза. После нескольких бандитских разборок, до сих пор не расследованных токийской полицией, она переместилась в китайский Кантон
[33], где поступила в одну из городских триад. По данным нашей разведки, природная склонность к насилию способствовала ее быстрой карьере. Почти мгновенно она повысилась с «49», то есть рядового члена триады, до «426», что означает «красный шест», то есть командир боевиков, специализация которого состоит в планировании и осуществлении силовых операций
[34]. В двадцать один год ее ожидало дальнейшее повышение в организации, но тут что-то случилось, мы не знаем что, и она из Китая перебралась в Штаты.
Лонгстрит отвернулся от экрана.
– В последующие годы она обосновалась у нас, хотя, похоже, несколько раз выезжала из страны в Европу. Судя по предположительно совершенным ею преступлениям, она является чрезвычайно эффективным социопатом, убивает и калечит главным образом ради собственного удовольствия. У нее удивительная способность прятаться на виду и на каждом повороте ускользать от властей. Эти полицейские фотографии – единственное, что у нас есть, они сделаны в Амстердаме. На следующий день она бежала.
– Идеальная сообщница для Диогена, – заметил Пендергаст.
– Именно. – Лонгстрит вздохнул. – То, что мы идентифицировали Грейлинг, – это, несомненно, удача, но, учитывая ее былые способности уходить от полиции, я вовсе не уверен, что мы добьемся прогресса. – Он посмотрел на Пендергаста. – Я полагаю, вы с особым тщанием обыскали коттедж, где они останавливались?
– Да.
– И?..
– Они все аккуратно вычистили.
Лонгстрит потянулся, провел рукой по своим длинным волосам стального цвета:
– Мы все равно пошлем туда бригаду криминалистов.
– Вряд ли они найдут что-нибудь большее, чем это.
Пендергаст извлек из кармана пластиковый пакетик с маленьким клочком бледно-голубой бумаги внутри и протянул Лонгстриту.
Лонгстрит взял пакетик:
– Интересно.
– Он попал в щелку между половыми досками у вентиляционной решетки, – пояснил Пендергаст, пока Лонгстрит крутил пакетик в руке. – Это обрывок кассового чека на ювелирное изделие – золотое кольцо с редким драгоценным камнем танзанитом. Я предполагаю, что это подарок Диогена Флавии в качестве вознаграждения за хорошо проделанную работу.
– Значит, если повезет, мы можем использовать эту ниточку, чтобы проследить сделанную покупку до Диогена, – сказал Лонгстрит. – Если бы только знать, где было куплено это кольцо. Жаль, что название магазина оторвано.
– Но мы знаем, что это за магазин. Этим цветом пользуется только одна компания – это их лицо, которое они предъявляют миру.
Лонгстрит снова посмотрел на обрывок чека. А потом на его лице появилась тихая торжествующая улыбка.
46
Диоген принес в библиотеку серебряное ведерко со льдом, бутылку шампанского и два бокала. Он поставил все это на приставной столик и обратился к Констанс, которая сидела за клавесином и лениво листала ноты.
– Ты не возражаешь, если я выпью бокал шампанского, пока ты будешь играть? – спросил он. – Если у тебя, конечно, есть настроение играть.
– Конечно, – ответила она, поворачиваясь к клавиатуре.
Диоген видел, какие ноты стоят на подставке: прелюдии из «L’Art de toucher»
[35] Франсуа Куперена. Открыв бутылку, он наполнил бокал и опустился в кресло.
Он был озабочен, более чем озабочен. Этим утром Констанс поднялась в десять, что показалось ему довольно поздним подъемом, хотя, с другой стороны, некоторые люди спят очень долго. Вчера за обедом она ела очень мало, а сегодня почти не прикоснулась к великолепному завтраку, который он приготовил для нее. Прошло почти сорок восемь часов после внутривенного вливания, и эффект эликсира должен был уже проявиться, сильно проявиться. Конечно, такая жизнь была для Констанс в новинку, и следовало ожидать, что она должна пройти определенный период акклиматизации. То, что отмечал Диоген, вполне могло быть эмоциональными, а не физическими признаками. Возможно, у Констанс тоже закрадывались какие-то сомнения.
Одолеваемый этими мыслями, он услышал начальные звуки Первой прелюдии до мажор, неторопливые и величественные. С технической точки зрения эта музыка не была сложной. Пальцы Констанс перемещались по клавишам, и насыщенный низкий звук клавесина наполнял уютную комнату, но внезапно исполнение стало неуверенным, сбивчивым. Диоген поморщился, когда она взяла не ту ноту, потом еще одну… Констанс перестала играть.
– Извини, – сказала она. – Не могу сосредоточиться.
Диоген сделал над собой усилие, чтобы скрыть смятение, даже панику, захлестнувшую его. Он поставил бокал, поднялся с кресла, подошел к Констанс и взял ее за руку. Рука у нее была теплая – слишком теплая – и сухая. Лицо побледнело, под глазами проступили темные круги.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он небрежным тоном.
– Прекрасно, спасибо, – последовал резкий ответ. – Что-то мне расхотелось играть.
– Да-да, конечно. Шампанское?
– Не сегодня. – Она отняла свою руку.
Диоген задумался на мгновение.
