Пендергаст одарил ее еще одной улыбкой:
– С удовольствием.
48
При площади в три тысячи пятьсот квадратных футов номер люкс в отеле «Сетай» в Майами превосходил размерами большинство домов. Мало того что из его окон открывался великолепный вид на Атлантику, но здесь также имелся домашний кинотеатр, дорогие скульптуры, оригинальные картины маслом на стенах, превосходно оборудованная проходная кухня и ванные, отделанные черным гранитом. Но, в отличие от большинства пятизвездочных люксов, этот был обставлен с безукоризненным и изысканным вкусом – настоящая атака изящества и роскоши на человеческие чувства. Диоген надеялся, что это возымеет нужный эффект, потому что объект данной атаки в своей жизни не всегда имел возможность пользоваться изысканными вещами.
В настоящий момент объект сидел на просторном угловом диване в одной из двух гостиных люкса. Войдя с бокалом аперитива «Лилле блан» в каждой руке, Диоген одарил девушку самой дружеской из своих улыбок. Флавия Грейлинг встретила его взгляд. На ней были драные джинсы и футболка, а также поясная сумка, с которой Флавия никогда не расставалась. Она не ответила на его улыбку. На ее лице застыло выражение, которое он никак не мог прочитать: неуверенность, смешанная с надеждой, любопытство… и что-то граничащее с яростью.
– Вот твой аперитив, – сказал он, ставя бокалы на столик перед диваном. – Итак, это был последний пункт в твоей повестке?
Флавия не прикоснулась к бокалу:
– Да. Я отправила тебе эту записку через службу переадресации, потом покинула Намибию и зайцем проникла на борт сухогруза, направлявшегося в Сьерра-Леоне, а там нашла себе безопасное место. Предпринятые тобой усилия по приобретению билета на самолет до Майами принесли результат вчера.
– Отлично. – Диоген отхлебнул аперитив. На время своего пребывания в отеле «Сетай» он принял личину Петру Лупея с его обаятельными европейскими манерами, чисто выбритым лицом без всяких шрамов, сшитым на заказ изысканным костюмом, слабыми следами неопознаваемого акцента и одной контактной линзой, скрывающей дефект его молочно-голубого глаза. – Но я должен спросить: так ли необходимо было убивать этого владельца салона проката, мистера…
– Керонду.
– Да. Керонду. Стоило ли применять к нему такой радикальный способ? Я имею в виду – с учетом всех обстоятельств.
– Это было абсолютно необходимо. Он отклонился от сценария. Твоего сценария. Вместо того чтобы вести бизнес так, будто ничего не случилось, он бросил салон, а в нем оставил кровавое месиво. Это заинтересовало полицию, а ты говорил, что тебе это нужно меньше всего.
– Это верно.
– Мы не оставили никаких следов. Керонда был единственной ниточкой. Он запаниковал и рано или поздно начал бы говорить. Я подумала, что тебе этого не хотелось бы. Или я ошибалась?
Сказав это, она взглянула на него с каким-то пронзительным выражением. Диоген невольно почувствовал тревогу. Флавия умела так смотреть на людей, что человек чуть ли не физически ощущал укол одного из ее многочисленных ножей. Он видел, как она буравила таким взглядом других, видел, какое воздействие это на них оказывало. Ему не понравилось, когда она так же посмотрела на него.
– Нет, конечно, – поспешил сказать он. – Ты сделала то, что требовалось.
Вот еще одна причина, подумал Диоген, по которой он раз и навсегда должен избавиться от этой девицы. Он слишком хорошо почувствовал эту тягу в ней – тягу к убийству ради чистого удовольствия убивать.
– Я тебе благодарен, – сказал он самым дружеским тоном. – Моя глубочайшая и самая искренняя признательность.
Выражение лица Флавии смягчилось. И только теперь она сделала глоток «Лилле», поставила бокал и подобрала под себя ноги движением, которое у нее могло сойти за женственное.
– И что теперь? Знаешь, в Эксмуте мне по-настоящему понравилось. Ничуть не похоже на другие твои поручения – у нас была масса свободного времени. Времени, чтобы узнать друг друга. Ты не похож ни на одного из тех, кого я знаю. Я думаю, ты понимаешь меня, понимаешь, почему я делаю то, что делаю. И я думаю, ты меня не боишься.
– Ни капли, моя дорогая Флавия. И ты права – мы прекрасно понимаем друг друга.
Она разрумянилась:
– Ты даже не представляешь, насколько это важно для меня. Потому что это значит… ну, что ты похож на меня, Питер. То, как ты думаешь, то, что тебе нравится… вроде того, что случилось с этим слугой в Брюсселе в прошлом году! Помнишь, как он попытался тебя шантажировать? Именно тебя, из всех людей в мире! – Она рассмеялась и сделала еще глоток из бокала.
Диоген припомнил слугу из Брюсселя, но без того энтузиазма, который выказывала Флавия. Он скрыл это за снисходительной улыбкой.
– Так что у нас на очереди, босс? – Последнее слово Флавия произнесла с иронической интонацией.
– Отличный вопрос. И именно поэтому я и попросил тебя приехать сюда. Как я уже сказал, работа выполнена тобой мастерски. О лучшем или более совершенном я и не мечтал. И в результате в данный момент делать больше нечего.
Флавия потянулась было к бокалу, но замерла:
– Нечего?
– Ничего такого, в чем мне требовалась бы твоя помощь. Помнится, в самом начале нашего сотрудничества я говорил тебе, что работаю над несколькими проектами одновременно.
– Я помню. Я хочу помочь тебе в их реализации.
– Но ты должна понимать, что есть вещи, которые мне приходится делать самому. Я как дирижер, который в какой-то момент может сойти с подиума и присоединиться к оркестру.
– К оркестру, – повторила Флавия. – Ты хочешь сказать, что я всего лишь инструмент? Один из многих? Инструмент, который можно взять, сыграть на нем, как тебе хочется, и отложить в сторону?
Диоген понял, что сравнение получилось неудачным. Еще он понял, что неправильно оценил глубину ее паранойи и одержимости. Во время их первой встречи Флавия была такой недоступной, такой гордой в своем одиночестве и вполне самодостаточной. Именно такой помощник ему и был нужен: сообразительный, абсолютно преданный, бесстрашный, жестокий и коварный. Когда они только познакомились, у него сложилось впечатление, что она ненавидит всех мужчин. Ему не приходило в голову, что она влюбится в него. Слава богу, что он многое утаил от нее: свое настоящее имя, существование его других главных ипостасей, например, или его собственности на Идиллии. Ситуация была неприемлемой. В какой-нибудь более ранней своей инкарнации он бы просто-напросто избавился от нее. Но теперь он отошел от прежних привычек… в особенности в этой своей ипостаси, которую он, будучи владельцем Идиллии, намеревался сохранить до конца своей очень долгой жизни.
– Нет, – сказал он. – Флавия, ничего такого я не имел в виду. Я неверно выразился. Мы с тобой одна команда. Ты права: я тебя понимаю. Более того, я думаю, что ты единственный человек в мире, который никогда не стал бы меня осуждать. А поверь мне, есть немало таких, кто осуждает. Мне важно знать, что ты не будешь этого делать.
