Флавия не ответила. Она молча играла кольцом, которое он ей подарил, крутила его туда-сюда на пальце.
– И что ты хочешь сказать? – спросила она чуть осипшим голосом. – Я больше тебя не увижу?
– Да что ты такое говоришь? Конечно увидишь! Более того, мы еще будем работать вместе. И не раз. Но не сейчас. Сейчас очень много чего происходит в… той, другой части моей жизни, которая отделена от тебя.
Несколько мгновений он опасался, что она сейчас выступит с каким-нибудь заявлением, изольет перед ним свое сердце. Но она ничего не сказала.
– Моя дорогая Флавия, долго это не продлится. Вскоре я тебя найду. Не забывай, у нас и прежде бывали простои. И все будет так, как ты говорила: у нас будет масса времени, которое мы станем проводить вместе, лучше узнавая друг друга. И для меня это не менее важно, чем для тебя.
Флавия, чей взгляд был устремлен в пол, подняла на него глаза:
– Ты и в самом деле так думаешь?
– Я не думаю, я знаю. «Связь наших душ над бездной той, / Что разлучить любимых тщится, / Подобно нити золотой, / Не рвется, сколь ни истончится»
[38].
Флавия ничего не ответила. Строки Донна отскочили от нее, как мячик для сквоша от стены, исписанной граффити. Диоген понял, что это была еще одна его тактическая ошибка из области допущений, и сказал себе, что больше ошибок делать не будет.
– До нашей следующей встречи я сделаю все, чтобы ты жила в достойных тебя условиях. – Он вытащил из кармана толстый конверт. – Я нашел безопасное место, где ты можешь оставаться до нашей следующей встречи. Это в Копенгагене. Роскошное жилье. – Он похлопал по конверту. – Здесь адрес и ключ, а также паспорт, новый сотовый, билет первого класса на самолет, улетающий завтра, и датское водительское удостоверение.
Флавия по-прежнему молчала.
– И аванс за будущую работу, – быстро добавил Диоген.
Он положил конверт на диван между ними. Флавия не пошевелилась.
– Это королевский дар, понимаешь? – сказал Диоген. – Доказательство того, как ты ценна для меня.
– И какова же эта ценность? – спросила наконец Флавия.
– Твоя ценность для меня? Я никогда не переводил ее в денежные знаки.
– Нет, сколько здесь денег?
Это вселяло какие-то надежды.
– Пятьсот тысяч долларов.
– Так много, Питер? – Ее лицо побледнело.
– С тобой все в порядке, Флавия? – тихо спросил он.
Она не ответила.
– Флавия, теперь ты понимаешь, насколько ты важна для меня? И ты понимаешь, как должны развиваться события дальше? И насколько ты можешь быть уверена, что я свяжусь с тобой, причем свяжусь очень скоро?
Наконец она кивнула.
– Я знал, что ты поймешь, потому что мы, по твоим же словам, очень похожи. А теперь, если не возражаешь, я должен идти. Я свяжусь с тобой по этому сотовому, вероятно, в течение месяца.
Он наклонился, поцеловал ее в лоб и выпрямился.
– Для чего? – спросила вдруг Флавия.
Диоген посмотрел на нее:
– Для чего я ухожу?
– Нет. Для чего потребовалась эта последняя работа? Зачем я должна была играть роль какой-то девицы, носить этот парик, пальто, имитировать дурацкое похищение и смерть, для чего были нужны все эти смены самолетов и подкуп пилотов, намибийские доктора, искусственный труп, гроб с охлаждением и мое бессмысленное катание по Ботсване? И Керонда. Ты обещал объяснить это когда-нибудь. И?..
Диоген махнул рукой:
– Конечно, теперь, когда вопрос закрыт, я счастлив объяснить. Мой лучший друг – первоклассный агент ФБР, но он просто ребенок, потерявшийся в лесу, когда речь заходит о женщинах.
– И что?
– Эта женщина – Констанс. Ты видела ее в эксмутском магазине и в ресторане, она принадлежит к худшей разновидности охотниц за состояниями, ей нужны были только его деньги, и ничего другого. Она вынудила его выписать ей более миллиона семейных денег, этакая ведьма. Я просто хотел вернуть ему эти деньги. Но… это кончилось плохо, как тебе, вероятно, известно. Мой друг утонул. Но деньги все еще у Констанс. Отсюда и похищение, чтобы ввести в заблуждение ее сообщника и потребовать выкуп. Благодаря тебе этот план сработал великолепно.
– И что же случилось с ней?
Еще одно небрежное движение рукой.
– Ты о Констанс? Когда я вернул деньги, она перестала меня интересовать! Вероятно, отправилась водить за нос какого-нибудь другого богача.
– А что деньги?
– Ну, поскольку мой друг мертв, деньги ему не нужны. Так почему бы мне не разделить их с моей ближайшей помощницей, Флавия? – И он многозначительно улыбнулся ей.
Она вернула ему улыбку:
– Понимаю.
Диоген почувствовал облегчение. Ему отчаянно хотелось как можно скорее завершить этот разговор. За месяц-два многое может случиться. Она найдет бойфренда. Или попадет под машину, или умрет от передозировки. К тому времени, когда она попытается найти его – если вообще попытается, – его след, ведущий на Идиллию, и без того хорошо скрытый, совсем сотрется. Диоген поднялся:
– До встречи.
Он наклонился и на этот раз поцеловал Флавию в губы, очень коротко и легко, потом выпрямился и заглянул ей в глаза. Интересно, о чем она думает? Она стала такой бледной и спокойной. Но по-прежнему улыбалась.
– А теперь, Флавия, насладись Копенгагеном. Ты этого заслуживаешь. И всегда держи этот сотовый при себе. Я скоро позвоню. А пока – à bientôt
[39], моя дорогая.
Он поклонился и вышел из комнаты.
Мгновение спустя дверь в люкс закрылась с тихим щелчком. Флавия не шелохнулась. Питер еще не успел выйти, как улыбка исчезла с ее лица. Она сидела неподвижно, вспоминала его речи, вспоминала слова, которые он говорил другим, – слова, за которыми ничего не стояло, гладкие и умные, в высшей степени манипулятивные. Но более всего она размышляла о только что завершенной работе, в центре которой, похоже, находилась эта девица – Констанс Грин.
Внезапно Флавия встала и прошла по комнате на балкон. Ее рука потянулась было к поясной сумке, но тут ей пришла в голову другая мысль. Она схватилась за кольцо, подаренное ей Питером, и попыталась стащить с пальца дорогой подарок. Кольцо не поддавалось, и она принялась молотить им о металлические перила – снова, и снова, и снова, обдирая кожу на костяшках, – пока не выбила камень из гнезда. Она повертела его в пальцах и швырнула в сторону Атлантики. Само кольцо осталось у нее на пальце; четыре золотых зубчика, в которых прежде находился камень, теперь ничего не удерживали и просто торчали над ободком.
