Миссис Траск ухватилась за дверь и хотела было захлопнуть ее, когда поняла, что призрак, стоящий перед, не кто иной, как Проктор.
– Мистер Проктор! Боже мой! – сказала она, широко распахивая дверь. – Что с вами случилось?
Он сделал один неуверенный шаг внутрь, потом другой и упал на колени. Она тут же присела и помогла ему встать. Казалось, он подошел к последней стадии изнеможения.
– Что случилось? – повторила она, ведя его в столовую. – Где вы были?
– Долгая история, – проговорил он слабым голосом, почти шепотом. – Вы поможете мне дойти до моей комнаты? Мне нужно лечь.
– Конечно. Я вам принесу бульон.
– Констанс?.. – пробормотал он.
– Ее здесь нет. Не знаю, где она. Думаю, лейтенант д’Агоста должен что-то знать. Вам следует спросить у него.
– Спрошу.
– Но у меня есть воистину замечательная новость. Или вы уже знаете? Мистер Пендергаст жив. Он не утонул. Он заглядывал сюда ненадолго, потом снова исчез. Около недели назад, насколько мне известно.
На какое-то мгновение угольки глаз загорелись еще сильнее.
– Хорошо. Это хорошо. Завтра утром первым делом я позвоню лейтенанту д’Агосте.
Они прошли полпути по залу приемов, когда Проктор резко остановился:
– Миссис Траск…
– Да?
– Я, пожалуй, отдохну здесь, если вы не возражаете.
– Но позвольте мне хотя бы довести вас до дивана в библиотеке, там вам будет…
Но она не успела закончить – Проктор, державшийся за нее, вдруг обмяк, медленно соскользнул на холодный мраморный пол и остался лежать там, неподвижный, без сознания.
Неделю спустя
3 декабря
Пендергаст, закончив читать, отложил в сторону толстый том (блестящий, хотя местами и невразумительный труд Дугласа Хофштадтера «Гёдель, Эшер, Бах: эта бесконечная гирлянда») и посмотрел на Констанс Грин. Она сидела напротив него, чинно скрестив ноги на обитой кожей подставке, прихлебывала чай «Меланж Эдиар» с молоком и сахаром и смотрела на огонь.
– Ты знаешь, что я только что понял, Констанс? – спросил он.
Она посмотрела на него и вскинула брови в безмолвном вопросе.
– Когда мы с тобой в последний раз сидели в этой комнате, к нам пришел Персиваль Лейк.
– Верно. Тут и сказочке конец, как говорит пословица. – Констанс снова принялась прихлебывать чай и смотреть на огонь.
В дверях библиотеки тихо появились миссис Траск и Проктор. Домоправительница давно уже пришла в себя после потрясения и теперь просто радовалась тому, что все в доме идет по заведенному порядку. Проктор тоже теперь выглядел, как его прежнее стоическое «я», и единственным напоминанием о его испытаниях была легкая хромота, – как он объяснил, последствия львиного укуса и почти двухсотмильного перехода по пустыне.
– Извините, сэр, – сказала миссис Траск Пендергасту. – Я только хотела узнать, можем ли мы сделать что-нибудь для вас перед ужином.
– Ничего, спасибо, – ответил Пендергаст. – Если только тебе ничего не нужно, Констанс.
– Я ничего не хочу, спасибо, – последовал ответ.
Миссис Траск улыбнулась, сделала реверанс и повернулась. Проктор, вечная загадка, только кивнул и последовал за ней в сторону кухни. Пендергаст взял книгу и сделал вид, что вернулся к чтению, краем глаза продолжая наблюдать за Констанс.
Прошедшую неделю она провела в частной флоридской клинике, залечивая раны, которые получила во время схватки с Флавией, и это был ее первый день возвращения в особняк на Риверсайд-драйв. Хотя они довольно много говорили на протяжении этой недели, и каждый подробно рассказал о том, как у них прошел этот месяц, и все остававшиеся недопонимания были полностью сняты, она, похоже, все еще не пришла в себя и, насколько он мог судить, была не в себе с того момента, как покинула Идиллию. Весь вечер она казалась беспокойной и задумчивой, начинала играть что-нибудь на клавесине, но бросала на середине, брала книгу стихов, смотрела на страницу, но в течение получаса не переворачивала ни одной.
Наконец он опустил книгу.
– Что тебя беспокоит, Констанс? – спросил он.
Она посмотрела на него:
– Меня ничто не беспокоит. Я в полном порядке.
– Да ладно. Я знаю твои настроения. Может, я сказал что-то или сделал? Или не сделал?
Она отрицательно покачала головой.
– С моей стороны непростительно было оставить тебя беззащитной в Эксмуте.
– Ты ничего не мог поделать. Ты сам чуть не утонул. А я, как тебе известно, сумела… как бы это выразиться?.. развлечься, пока ты отсутствовал.
Пендергаст внутренне поморщился.
Минуту спустя Констанс шевельнулась на кресле:
– Это все Диоген.
– Что ты имеешь в виду?
– Не могу выкинуть его из головы. Где он теперь? В каком расположении духа? Будет ли он искать добро в жизни или вернется к старому?
– Боюсь, что тут только время покажет. Я надеюсь, ради всех нас, на лучшее – я дал Говарду Лонгстриту слово на этот счет.
Констанс взяла чашку, но тут же поставила, так и не пригубив:
– Я его ненавидела. Презирала. И все же я чувствую, что поступила с ним слишком жестоко, каким бы коварным человеком он ни был. Даже… с учетом всего, что он сделал со мной. И с тобой.
Пендергаст взвесил несколько вариантов ответа, но решил, что ни один из них не годится.
– Ты сделал его таким, каким он стал, – продолжила она, понизив голос и не сводя глаз с огня. – Он рассказал мне о Событии.
– Да, – просто ответил Пендергаст. – Это была глупая детская ошибка – ошибка, за которую я казню себя по сей день. Если бы я знал, то никогда бы не затолкал его в ту жуткую комнату.
– И все же меня не это беспокоит. Меня беспокоит, что, несмотря ни на что, он пытался вернуться из темных мест, в которых провел столько лет. Он создал Идиллию. Этот остров должен был стать его убежищем в этом мире, его безопасным обиталищем. И еще я думаю – он построил Идиллию, чтобы обезопасить мир от себя. Но потом он совершил ошибку, полюбив меня. А я… я была одержима жаждой мести.
Она внезапно взглянула в глаза Пендергасту:
– Понимаешь, мы две стороны одной монеты, ты и я. Ты отчасти виноват в том, что Диоген стал чудовищем. А теперь я уничтожила хорошего человека, которым он с таким трудом пытался стать.
– Ты и в самом деле веришь, что он говорил тебе правду? – осторожно спросил Пендергаст. – Что любит тебя? Что его нездоровая и злая часть осталась в прошлом?
Констанс глубоко вздохнула:
– Он оставил свою нездоровую и злую часть в прошлом, насколько то было в его силах. Не думаю, что он когда-нибудь сможет избавиться от прошлого окончательно. Но да, он меня любил. Он вылечил меня, он спас мою жизнь. Он сделал бы это независимо от того, согласилась бы я остаться на Идиллии или нет. Те дни, что мы провели вместе… он не мог бы говорить то, что говорил, и делать то, что делал, если бы не был без ума в меня влюблен.
