— Как ты думаешь, сколько денег у него может быть? — спросил я.
— Около сорока тысяч, но точно не знаю.
— Завтра утром назови цену в тридцать тысяч. Днем у нас будут бои с представителями другой школы, где с нашей стороны участвуют два новых бойца: Белый Ворон и Рыжая Лиса. И тот и другой, в моем понимании, очень хорошие бойцы, так что зрителю будет на что посмотреть.
— Ты взял себе кличку Белого Ворона, а кочевника обозвал Рыжей Лисой? — догадался Бергис.
— Да, по цвету кожи. Вечером мы с ним устроим настоящее представление в совместном поединке.
— Документы на вас с Лероксом я подготовил, вы оба — свободные граждане города. — И Бергис положил бумаги на стол. — Согласно нашим планам, послезавтра надо продавать контору, но что делать с людоедом? Ты просил не оставлять ни единой души на момент продажи.
— Людоеда выведем на сцену в день торгов, а вечером перед всей публикой устроим кровавое представление с гибелью чудовища в финале. Это зрелище еще больше подогреет интерес жителей города, но уже на следующий день показывать будет некого.
— Я знаю наших людей, если им не предоставят обещанного — разнесут все на части.
— Но это уже будут части не твоей собственности.
Хозяин школы отсчитал пятьдесят монет и вручил их мне:
— Ты сегодня целый день работал, а ведь уже не являешься моим рабом. Выкуп еще вчера был оплачен полностью. Поэтому получи дневной заработок. И не отказывайся, мне совсем не хочется быть похожим на Демира.
— Кстати о деньгах. Какие сегодня успехи у Тарнака? — спросил я, пряча первую зарплату.
— Брат лорда унес с собой сотню и был этим весьма доволен.
— Завтра пригласи его на оба представления, и он возьмет триста, а послезавтра может рассчитывать на полтысячи.
— А вдруг мы проиграем у бойцов моего коллеги? Они неплохо дерутся.
— Мы отдадим только первую схватку, а в двух других деремся я и Лерокс. Тарнак может смело ставить на первый проигрыш и две победы. Причем первые две ставки должны быть крупными, а в последнем бое большого выигрыша не будет. Почти все в зале поставят на нашего бойца.
Закончив беседу с Бергисом, я направился в подвал. Настала пора знакомиться с экзотической собственностью школы. Здесь было сыро, темно и, несмотря на каждодневную уборку, несло нечистотами. Колечко, каким-то чудом уцелевшее у меня после досмотра Демира, радостно замигало бирюзовыми огоньками, и, когда глаза привыкли к подвальной темноте, я обратился к узнику:
— Привет, уважаемый. Давно скучаем?
Лохматый парень сначала уставился на меня, как на привидение, но затем снова принял скучающий вид, словно кроме него здесь больше никого не было. Когда он повернулся правым боком, в глаза бросилось отсутствие одной немаловажной части на голове.
— Вот, оказывается, где тебя носит! А Гарпина все глаза проглядела — куда подевался Дербс?
То ли имя старушки подействовало, то ли его собственное, но отношение гордого монстра к моей персоне мгновенно изменилось.
— Неужто до сих пор скучает?
— Еще бы, говорит: «Без Дербса и веселье не радует, и дискотека не заводит», — самозабвенно врал я.
— А тебе откуда наша бабка знакома? Она вроде вашего брата не жалует.
— Люди тоже разные бывают, не все из них сволочи.
— Ты и правда так думаешь?! — возмутился он, словно я только что сморозил несусветную чушь.
Чтобы как-то восстановить собственное реноме, я поспешил перевести беседу в другое русло:
— Тут Кузьмич рассказывал, что ты к ведунье свататься ходил, неужели правда?
— Кузьмич — мужик справный, он хоть и невидимый, а зря врать не станет. К Гарпине я действительно год назад ходил просить руки и сердца. Не в смысле на пропитание, а в целях любви и уважения.
Видно было, что любитель сырого мяса соскучился по хорошей беседе и сейчас в моем лице нашел благодарного слушателя.
— Мне как раз в то время восемьдесят лет стукнуло — совершеннолетним стал. И жениться захотелось, ну спасу нет. А в наших землянках, как назло, ни одной девушки на выданье. Хорошо, ребята у нас душевные. Бабка, говорят, с тебя глаз не сводит, а ей всего сто двадцать лет — женщина в самом соку. Подумал я немного: «Не беда, что мелковата, зато уважаемый человек среди молодежи». Собирался я недолго, дождался начала сумерек — и бегом к Гарпине, пока наши не нагрянули. Раз такое дело, негоже к невесте с пустыми руками ходить. Заранее посоветовался с парнями о вкусах ведуньи. «Она в козах души не чает и цветы любит с большими лепестками», — сообщил мне самый толковый из нашей братии. Он мог досчитать почти до ста и ни разу при этом не сбиться. Мясо молодой козы я тоже сильно уважаю, значит, мы уже подходим друг другу. В цветах я никогда толку не видел, но что поделать, не она шла ко мне свататься, а я к ней.
Все в этот вечер складывалось для меня удачно. Почти у самой ограды бабкиного двора заметил упитанную козочку, за которой и бегать долго не пришлось (кто-то заботливо привязал ее к колышку), а большой цветок вообще рос прямо за оградой. Так что в дом к будущей жене я завалился во всеоружии: на плече свежезадушенное животное, а за спиной, чтобы женщина не обрадовалась раньше времени, красивое растение.
Невеста от радости чуть не набросилась на меня. «Ты что, ирод окаянный, с Машкой сделал?» — закричала она вместо «здравствуйте», указывая на мою ношу. «Подарок тебе, любимая», — сказал я, вкладывая в слова всю нежность, на которую был способен. Видимо, ребята не соврали, когда советовали сделать именно такой гостинец. Гарпина онемела на несколько секунд от восторга, а затем произнесла: «А ты не мог мне мою собственную козу подарить живой?» Вопрос мне показался более чем странным, и я почти забыл, зачем пришел. Кто же ест животное живым? Но не стал обращать внимание на необычное поведение новобрачной — чего только женщина не натворит от счастья. «Так она бы убежала», — еще ласковее объяснил я. «Ты бы мне еще руку оторвал и подарил на память». После этих слов я вспомнил основную цель визита и, сбросив на пол тушу жи-вотного, твердыми шагами направился к своей избраннице. «Дербс, с рукой я пошутила», — сказала хозяйка дома, спрятав обе за спину. И тут я, словно чародей, вытащил из-за спины растение и произнес четыре слова: «Выходи за меня замуж». Никогда еще не наблюдал такой реакции женщины на самый обычный цветок, который ведунья упавшим голосом назвала: «Мой любимый подсолнух». Вместо простого «согласна» она начала вспоминать моих маму и папу, бабушку и дедушку вместе со всем нашим лохматым племенем. Где она их видела, я так и не понял, но раскрасневшееся лицо хозяйки говорило само за себя (не иначе — засмущалась). К тому же громкий смех Кузьмича явно свидетельствовал — мужик радуется счастью своей хозяйки. Не давая опомниться, я продолжил наступление на сердце красавицы. «Ты только намекни, ненаглядная, чем мне доказать свою любовь?» Раньше я как-то не замечал у ведуньи кровожадных наклонностей, потому ее ответ меня озадачил: «Скорее ты съешь собственное ухо, чем я выйду за тебя замуж». Поскольку между мной и моей возлюбленной находилась такая мелочь, я не стал долго колебаться. Взяв со стола оказавшийся весьма кстати нож, я аккуратно срезал боковой нарост на голове и постарался проглотить его, не пережевывая. Вокруг наконец воцарилась тишина, и я был просто уверен в том, что все формальности улажены. Но вместо урагана страстей в комнате возник настоящий смерч, вынесший меня далеко за пределы бабкиного подворья.
