Они бежали, даже не думая останавливаться. Ночь окутывала их мрачной завесой, а ветер резкими порывами бил в лицо. Лили не видела ничего дальше собственного носа и неслась по заснеженной тропинке, ориентируясь лишь на тиканье Малкина.
Когда они были на полпути к Бракенбриджскому холму, метель стихла, облака наконец рассеялись, и на небе появилась молочно-белая, почти полная луна.
Ветер трепал обледенелые ветки можжевельника и забирался под одежду, но ребята не обращали на это внимания и продолжали пробираться по сугробам вверх по склону.
Вдруг путь им преградил густой колючий кустарник. Малкин повел ребят в обход, прокладывая путь через снег, который едва ли не доставал ему до усов.
Силы Роберта быстро кончались, он уже спотыкался и налетал на ветки, и те осыпали его снегом. Лили понимала, как мучительно ему дается это путешествие.
Ботинки у девочки насквозь промокли, ноги не слушались, а пальцы на руках закоченели от холода. Она остановилась и приподняла козырек кепки, чтобы осмотреться.
– Нам надо передохнуть, только я не знаю где.
Малкин отряхнул с мордочки снег и облизнулся.
– Я шел этой дорогой. Хоть ее и занес снег, думаю, я смогу найти подходящее место. – И он нырнул в подлесок.
Лили и Роберт стояли, опершись друг на друга, и ждали его возвращения. Только сейчас Лили поняла, что Роберт ни слова не сказал с того момента, как они спустились с крыш.
– Едва спаслись, – начала она. – Хорошо, что успели… Роберт, прости меня. Если бы я только знала…
– На самом деле ты не виновата, – пробормотал мальчик. – Ты ничего не могла поделать. – Он посмотрел на нее так, будто хотел что-то добавить, но не решался.
Лили немного полегчало от этих слов, но когда она увидела печальное выражение лица Роберта, то снова почувствовала усталость и холод.
Они стояли в тишине, пока не пришел Малкин и не сообщил, что впереди есть заброшенная постройка, где они смогут переночевать.
– Хорошо, – согласилась Лили. – Пойдем туда.
На берегу замерзшего пруда, за высокими лиственницами показалась старая мельница. По ее деревянной обшивке поднимался мох, а фундамент из красного кирпича, высившийся над ледяной коркой пруда, был покрыт толстым слоем снега. Над водяным колесом, с которого свисали медленно тающие сосульки, склонилась крыша небольшого амбара.
Малкин осторожно прокрался вперед по железному мостику и подошел к мельнице. Он проскочил между двумя прибитыми к входу деревянными досками, скользнул в щель внизу двери и, махнув хвостом, исчез в темноте.
Ребята стояли по другую сторону моста, ожидая его возвращения. Лили дрожала от холода и терла ладони, пытаясь согреться, а Роберт смахивал снег с перил.
Из отверстия показался нос Малкина.
– Пусто. Там, кажется, вообще никто не живет.
– Теперь живет, – попыталась улыбнуться Лили.
Внутри мельницы было почти так же холодно, как снаружи. Когда глаза Лили привыкли к темноте, она увидела множество гигантских шестерней. Деревянные колеса соединялись между собой и большим жерновом в дальнем углу. С потолка свисала длинная цепь. Через щели в крыше пробивались сорняки, словно вверху рос перевернутый сад.
– Мы как будто внутри огромной сломанной машины, – шепнула девочка Роберту.
– Или часовой башни.
– Мой папа, скорее всего, сумел бы объяснить нам, как она работает.
– Мой тоже. – Роберт провел рукой по шестерне. – Наверное, раньше тут мололи кукурузу.
Лили кивнула, осмотрелась и заметила в углу кучу пустых мешков из-под муки. Ребята решили сделать из них постели.
Обустроившись, Роберт съехал по стене на пол. Лили бросила узелок и примостилась рядом. Она откинулась назад, дрожа от холода, и принялась развязывать шнурки.
– Отдать тебе пальто? – вдруг спросил ее Роберт.
Девочка покачала головой:
– Нет, оставь себе, мне и пледа хватит.
Она развязала узелок, вытащила шкатулку, а затем расправила покрывало и накинула его себе на ноги.
– Давай укроемся вместе, – предложил Роберт, подвинулся к ней и набросил пальто им на плечи. Лили поставила шкатулку в ноги и накрыла пледом себя и Роберта.
Шелковая подкладка пальто отдавала табаком Тадеуша, а плед напоминал Лили о папе и о доме. Девочка остро ощутила, как скучает по родителям. Ее одолела усталость. Лили сняла кепку, положила ее под голову вместо подушки, закрыла глаза и попыталась уснуть.
Но побороть отчаяние оказалось не так просто. Девочка решила отвлечься и сосредоточиться на ночных звуках.
За окном гулял ветер, и старая мельница тихонько поскрипывала… Вдалеке раздавались крики птиц… Шестеренки Малкина тикали все медленнее, его завод заканчивался… Роберт дышал тихо и размеренно…
Вскоре Лили погрузилась в глубокий сон.
Ей снова приснилась авария. Снегопад. Камень в руке. Смех мамы. Папина шкатулка. Оглушительный звук столкновения, разрывающий тишину ночи. Мама вылетает вперед через лобовое стекло, сама Лили летит следом.
По небу плыли городские огни. Девочка упала на бордюр в паре сантиметров от мамы; по лицу ее текли кровь и вода.
В волосах таяли снежинки. Вся голова оказалась в порезах, по груди растекалась боль, усиливаясь с каждой секундой.
Вдруг произошло то, чего прежде в снах не было: душа Лили будто бы покинула тело, и она с высоты наблюдала, как папа вылезает из-под опрокинутого паромобиля, сжимая в руках шкатулку. Она слышала его хриплые крики, уносимые вдаль метелью.
Из тумана, прихрамывая, вышел какой-то человек и попытался силой отнять шкатулку у папы.
Лили узнала его по бакенбардам, толстым щекам и сверкающим серебряным глазам – это был Молд.
Папа боролся с ним, громко кричал, надрывая горло, и даже не думал отпускать шкатулку. В конце концов мистер Молд перетрусил и убежал. Папа пробрался к маме и Лили – те лежали рядом, будто тряпичные куклы, брошенные на улице.
Папа плакал, и снежинки таяли в его горячих слезах. Шкатулка выпала у него из рук. Он рухнул на колени рядом со своими любимыми девочками и прижал их к груди.
Лили хотела остаться и еще немного понаблюдать, но чувствовала, как медленно приходит в себя и освобождается ото сна. Она пыталась звать отца, но не слышала собственного голоса. Пыталась пробиться к нему, но метель несла ее все выше, и вскоре она уже не видела ничего, кроме снежных вихрей. Ее окутало холодной белой пеленой, а затем она услышала глухой шум собственного пульса…
