Профессор Сильверфиш рассмеялся:
– А кто ты такой, чтоб решать, стоит моя жизнь спасения или нет? Это не твое решение. Нет, здесь, как всегда, выживает сильнейший – и, может, я не сильнейший физически, но я умен. Ты, наверное, думал, что я не доживу до дня, когда ты раскаешься в содеянном, но и тут ты ошибся. И сегодня настало время платить по счетам – жизнью твоей дочери. – Он схватил Лили за шею. – Девочка моя, пусть тебя утешит, что ты сделала доброе дело – проверила работоспособность моего устройства. Ты прожила с ним семь лет, а значит, оно и правда работает. И ведь жила ты неплохо: из тебя получился настоящий боец. – Профессор погладил Лили по щеке. – Ты сама по себе маленький вечный двигатель. Ты дважды обманула смерть. Благодаря моему механическому сердцу ты стала практически бессмертной. Но теперь пришло время умирать. Даже интересно, что ты сейчас чувствуешь.
Лили все еще боролась с эффектом снотворного, но все же сумела поднять глаза на профессора Сильверфиша:
– Никто не бессмертен. Все умирают. Зачем вы это делаете?
– Все, кроме тех, в ком бьется механическое сердце, – поправил ее профессор. – На создание этого устройства я потратил безумное количество денег и много лет. Знаешь, что я сделал ради него? Я купил всю собственность твоего отца, изучил все его документы. Заплатил людям, которые выследили его, нашли и привели ко мне. Все это меня почти обанкротило. Но это того стоило, потому что я знал: стоит мне заполучить механическое сердце, и я смогу жить вечно…
Смех профессора превратился в хриплый кашель, который он попытался подавить. Он положил полотенца вокруг грудной клетки Лили и взял в руку скальпель. Девочка зажмурилась, ожидая первого разреза.
Глава 24
Роберт встал и огляделся. Он стоял на узком мостике внутри оболочки. Мальчик сбросил с себя мокрые ремни и снял куртку, из которой выпрыгнул Малкин. Лис сразу же принюхался к вентиляционной решетке, пытаясь учуять запах Лили.
Глаза Роберта привыкли к тусклому освещению. Прутья металлического каркаса, на который была натянута ткань, пересекались друг с другом и складывались в гигантскую паутину. Над баллонами с маслом и топливом висели мешки с газом, а с каркаса свисали кожаные резервуары, наполненные водой.
Роберт и Малкин зашагали вперед по мостику. Чуть вдали по правому борту выступала небольшая платформа со спиральной лестницей, которая заканчивалась люком в полу. Под ним, догадался Роберт, была кабина и пассажирские каюты.
Малкин оказался на платформе первым и быстро сбежал по лестнице; Роберт, прихрамывая и вытирая воду, капавшую ему на лицо, торопился за ним. Добежав до лестницы, он услышал внизу сдавленный визг.
– Малкин? – позвал Роберт.
В ответ – тишина.
Затем он услышал тяжелые шаги и стук трости, и через мгновение перед ним появились Роуч и Молд.
Малкин извивался в руках Молда, но негодяй крепко сжимал челюсть лиса толстыми пальцами одной руки, а другой держал его поперек туловища. Молд сделал шаг вперед, загораживая Роберту путь.
Зеркальные глаза Роуча невыразительно блестели.
– Мы услышали твою возню, парень. Вернулся за добавкой, да? Друзей спасти пришел? Я уже начинаю думать, что это у тебя стальное сердце.
Он обошел Молда и медленно открутил череп- набалдашник трости, а затем вытащил из лакированных ножен длинную рапиру.
Роберт отступил и достал из кармана перочинный нож. Он вытянул самое длинное лезвие и, крепко держа рукоять влажной от пота ладонью, принялся размахивать им перед Роучем и Молдом.
Молд засмеялся:
– И это все?
Роуч взмахнул рапирой, и в его зеркальных глазах отразилось, как острое лезвие просвистело прямо у Роберта перед носом.
Мальчик попятился назад, оглядываясь по сторонам в поисках выхода. Свободной рукой он пытался нашарить сзади хоть что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. И тут он нащупал канаты.
Они лежали рядами, продетые в петли, вдоль всего каркаса дирижабля. Роберт проводил их взглядом и увидел, как они исчезают в темном хвосте.
Ну конечно: рулевые канаты! Анна рассказывала ему про них во время первого полета на «Божьей коровке» – эти канаты соединяли рулевую колонку с румпелем.
Ее слова эхом отозвались в его памяти: «Стоит одному из них порваться, и мы полностью потеряем управление».
Вот и решение! Мальчик ухватился за кожаный ремень, свисавший с водного резервуара, чтобы не потерять равновесие, размахнулся и со всей силы ударил перочинным ножом по главному рулевому канату.
Лезвие отскочило, и Роберт чуть не выронил нож. Когда он взглянул на канат, то увидел, что его удар не возымел никакого эффекта. Он ударил снова, на этот раз сильнее, но опять безрезультатно.
– Перестань размахивать руками, ученик часовщика! – вскричал Роуч, нацелился рапирой ему в грудь и сделал выпад.
Роберт зажмурился и увернулся. Рапира царапнула металлическую решетку у него за спиной, едва не задев его грудь и ткань оболочки.
Ага, Роуч сам порежет канаты!
Мальчик повис на кожаном ремне.
– Время умирать! – Роуч опять замахнулся рапирой.
Роберт посмотрел в его серебряные глаза и увидел в них отражение своих, полных отчаяния.
– Что ж, – сказал мальчик. – Покажи, на что ты способен.
Роуч хищно улыбнулся и направил рапиру прямо Роберту в голову.
Мальчик уклонился. Едва не задев его ухо, рапира проткнула канат насквозь и застряла в металлическом каркасе.
Поврежденные веревки страшно заскрипели, а нити, сплетавшие их, начали слабеть и рваться. Роуч выругался и попытался выдернуть рапиру, но та засела намертво.
Роберт прижался к стене, почувствовав, как затрясся мостик.
Молд, все еще державший Малкина, беспокойно огляделся.
– Какого…
ВЖИК! Канат порвался, царапнул щеку Роуча, резанул Молда по лицу, а затем упал на дно оболочки. Молд закричал от боли и уронил Малкина. Роуч продолжал дергать рапиру, прижав другую руку к лицу, как вдруг дирижабль подбросил их в воздух и оглушительно загрохотал.
Роберт схватил Малкина за шкирку и прижал к себе.
Оторванный канат перерезал ткань оболочки, словно нож. На ветру он стал крутиться и виться, как змея, и обернулся вокруг румпеля, зажав его и вынудив дирижабль резко повернуть вправо.
Роберт услышал бой колокола, а затем увидел смутную тень, видневшуюся сквозь полотно: они приближались к башне с круглыми часами.
