Но рациональная часть бабушки, которая до последнего сопротивлялась всему разрушающему ее привычную картину мира, отказывалась видеть в этом происшествии что-то паранормальное. Поразительно, как в моем случае она живо приплела доброго домового, а сейчас вообще забыла о собственных же мистических догадках.
Даже синяки на шее она, собрав волю в кулак, объяснила старческими пролежнями. Бабушка, которая ненавидела все, что связано со старостью и не признавала свой реальный возраст, благо всегда выглядела моложе своих лет!
Не желая больше обсуждать ночной кошмар, она просто повязала шелковый платочек на шею и сделала вид, что ничего не было.
Тем более что тетя Люля немедленно применила свои ведьминские познания в медицине, намазав бабушке шею какой-то волшебной мазью. Но я потом случайно увидела в мусорном ведре фабричную упаковку мази от синяков на основе бодяги. В конце концов, мусор выносить было моей обязанностью. Но тетка могла не бояться разоблачений с моей стороны. Мне все равно последнее время никто не верил.
Бабушка гордилась своей Люлей, а мне почти неделю было страшно засыпать.
Удивительно, что в тот момент, когда ее душили, бабушка не вспомнила свой собственный рассказ о домовом, которого достаточно было спросить: «К добру или к худу?» Получается, что, даже если знаешь, что делать, в панике все из головы выветривается.
Потом бабушка оправдывалась, что в деревне все постоянно жили рядом с ненормальным и потусторонним, никого это не удивляло и об этом не разговаривали. Мол, к чему такую бытовую мелочь обсуждать, когда есть дела поважнее?
А вот я вспомнила свой сон про пожилого дядьку со жгутом. Он не был похож ни на кого из соседей, значит, посторонний. Наш подъезд оснащен кодовым замком, то есть просто так войти в дом он не мог – только если его впустил кто-то из жильцов. Дядька спускался с лестничной клетки, обклеенной обоями для детской. Если расшифровывать сон как набор символов, то место обитания маньяка – детская. В бывшей детской жила сейчас тетя Юля. Тетя Юля, которая подбила меня вызвать духа по собственной методике…
Глава 20
Устроившись тихонько у родительского балкона, я забила в поисковик: «Домовой». Вылезли картинки добродушного бородатого старичка и домовенка Кузьки.
«Девочка, я домовой. Чтобы доверять мне, зови меня Кузькой. Что бы я ни делал с квартирой или же с тобой, девочка, твоя мама и твой папа меня не увидят. Они будут думать, что все в порядке. Я заберу все, что у тебя есть, девочка. А потом сожру твою душу».
Вера в домовых восходит к древнему ритуалу человеческих жертвоприношений при закладке дома…
Душит, бьет, травит, крадет детей…
Вот тебе и Кузька.
«Как избавиться от домового», – снова ввела я запрос. В этот момент напрочь пропал интернет…
После школы домой идти совсем не хотелось. Все девчонки, как назло, были заняты, а одной шататься по торговому центру или в одиночестве смотреть киношку как-то не грело. К тому же еще эта домашка…
Дома я застала в самом разгаре скандал. Бабушка, стоя на пороге своей комнаты, кричала на моих родителей. Папа был возмущен и немного растерян, мама взбешена.
– Что я, не знаю, кто меня душил? – трагически хваталась за горло бабушка, картинно вскидывая брови, как всегда, аккуратно подрисованные. – Ты же убийца! Маньяк-убийца!
Похоже, она всерьез обвиняла папу, без шуток. Это совсем было на нее не похоже. Я тихонько скинула кроссовки и прокралась к маме за спину, скорее удивленная, чем испуганная.
– Окститесь, Галина Петровна! – только и повторял папа как заведенный. – Вы ведете себя как безумная старуха!
– А ты, Александра, покрываешь его! Тебе плевать на мать! Ты тряпка, никчемная, пришибленная! Он же сейчас схватил меня за шею, сжал и толкнул! Я позвоню в полицию!
– Прекрати, мама! Ты с ума сошла! – тоже кричала моя мама. – Если бы Паша так сделал, то ты бы сейчас здесь не истерила! Ты… Ты только что сама себя душила! Мы психушку вызовем!
Они стояли, как на сцене, не приближаясь друг к другу, и вопили во весь голос страшные вещи. Я никогда такого не видела и не слышала. Это было ужасно, то, что они кричали друг другу. То, как они это делали.
Тихое хихиканье со стороны детской заставило меня резко обернуться. Но я успела увидеть только, как тетя Юля прикрывает за собой дверь. И опять мелькнуло сквозь волосы это не-лицо, эта мерзкая страшная маска. Довольная, страшная харя!
Это все из-за Люли, что ли? Из-за этой не-Люли?
– Замолчите! – во весь голос завопила я.
Мне правда стало очень страшно. Родные мои, такие знакомые, обычно спокойные и всегда друг к другу дружелюбные, превратились в агрессивных ненавидящих психов, готовых драться.
Мне удалось перекричать их. И когда они замолкли, я заплакала. Не хотела плакать, совсем, но тут как прорвало. И не от страха, а от отчаяния. От того, что я ничего не могу сделать.
– Настюшка, что случилось? Ты что? Ты что? – вдруг всполошилась мама, бросилась, обняла меня.
Папа собирался что-то сказать, но вместо этого оглушительно чихнул и смутился. Бабушка поправила сбившийся платок на шее, засуетилась вокруг нас, гладила меня по голове.
– У вас что случилось? Что вы кричали? Чокнулись, что ли?
– Да не кричали мы, ты что! Все хорошо, все хорошо. – Похоже, мама полностью взяла себя в руки и немедленно, как обычно в стрессовых ситуациях, связанных со мной, приняла командование на себя: – Мама, принеси воды, у нее истерика. Паша, неси стул, пусть сядет.
Бабушка послушно засеменила на кухню. Папа, только что растерянно переминавшийся рядом, бегом побежал за стулом.
Они вообще не помнили, что произошло! Вычеркнули из памяти, как что-то незначительное! Суетились вокруг меня, волновались. Будто не было этих страшных обвинений, этих искаженных злобой лиц. Только я истерю неизвестно по какому поводу.
Я даже подумала, не привиделось ли мне это все.
Тетя Юля сидела в своей комнате как мышка. Трудно было бы изобразить, что она ничего не видела и не слышала, но, к моему изумлению, именно так она и поступила.
Вышла из своей комнаты с невинным выражением лица, своего уже лица, будто только проснулась, стала задавать удивленным тоном вопросы. Мама отмахнулась от сестры, мол, не до тебя. Бабушка скороговоркой посетовала на подростковые скачки настроения. Папа вообще Люлю проигнорировал (это, впрочем, была их обычная манера общения).
Но когда они не видели, тетя Юля ухмыльнулась мне насмешливо, заговорщицки, оскалив зубы в незнакомой гримасе. Мне даже привиделось, что они чуть заострились, как у акулы. Полон рот мелких острых зубов. И глаза неприветливые, хитрые.
