Надеюсь, у меня достоверно получилось изобразить, будто пьяного мужика повело и он заступил за край дорожки. И что местный добытчик свежего мяса всё же просто наблюдательный малый, а не Чингачгук Большой Змей и не Шерлок Холмс, способный определить по единственному следу рост, вес, расовую принадлежность, а также с кем сегодня спал и что ел позавчера на завтрак оставивший отпечаток человек.
Поднятый воплями прибежал и староста вместе с одним из молодых парней, которого я видел в его доме за ужином (видимо, ещё одним сыном). А склочная баба, которую скрывали от меня спины людей, выла всё это время, не переставая. Народ, притихнув, почтительно расступился перед главой поселения, а жена рыбака, увидев старшего, заверещала ещё сильнее, а затем вдруг перешла на ультразвук:
– Это всё Васка! Это она, сволочь пришлая!
Я опять напрягся. Нет, ну что это за дела? Красавица блондинка что общедеревенский козёл отпущения, или здесь, как в средневековой Европе, девка красивая, значит, ведьма?! На костёр её! Вот сейчас пойдут они к ней всей толпой, и что мне тогда делать?
Ситуацию спас тот самый охотник. Подойдя к старосте, он что-то прошептал тому в ухо, и мужик командным голосом гаркнул:
– Тихо! Молчать все, я сказал!
Начавшую было распаляться толпу словно холодной водой окатили, и почти мгновенно настала звенящая ночная тишина, нарушаемая разве что стрёкотом цикад и редкими перекликами птичек в лесу.
– Там! – уверенно заявил зверолов и ткнул пальцем в широко распахнутую дверь сарая, на которую до этого деревенские просто не обращали внимания.
– Возится кто-то… – на пределе моей слышимости громко прошептал один из мужиков.
– Неужто медведь, али кто пострашнее забрался? – ахнула одна из женщин, и словно по мановению волшебной палочки весь любопытствующий дамский коллектив дружно ретировался за невысокий заборчик.
Причём супруга рыбака, мгновенно завершив истерику, также оказалась в их числе. И уже в относительной безопасности продолжила заламывать руки и всячески демонстрировать окружающим всю глубину постигшего их семью горя. Хотя может быть, я просто несправедлив к чересчур уж рачительной и по-деревенски прижимистой хозяйке, ведь что я знаю об их жизни? Быть может, она у этих крестьян пипец какая тяжёлая, девяносто процентов собранного и заготовленного следует отдавать местному барону, а зимы здесь суровые, и для того чтобы дотянуть до весны, нужно экономить каждую крошку хлеба и жить впроголодь.
Внутри неприятно шевельнулся червячок проснувшейся совести, а успевший поголодать в начале Третьей мировой войны маленький мальчик Вова Распутин неодобрительно посмотрел на старшую и изменённую кем-то неведомым взрослую версию своими большими небесно-голубыми глазами.
«Ну уж нет! – одёрнул я сам себя, давя рождающуюся в интеллигентской душе волну раскаяния. – За три несчастных балыка эта стерва готова была растерзать блондиночку, не имея при этом никаких доказательств. И явно пыталась расцарапать той лицо… Это была не прижимистость. Это жадность! Жадность и зависть, да к тому же, как я понял, замешанная на махровом национализме».
«А имеешь ли ты право их судить? – спросил меня примерный мальчик из очень интеллигентной семьи технических специалистов. – Как-то раньше ты не выступал ни за права евреев, ни против дискриминации африканцев, да даже копейки не пожертвовал на борьбу за спасение китов и дельфинов. Тебе же просто девушка та понравилась, и всё? Так ведь?»
«А с каких это пор у нас в Российской Федерации евреи плохо живут? Получше нашего, знаешь ли! А перед неграми пусть ползают те, кто водил через Атлантику корабли, битком набитые “чёрным деревом” и для кого они вкалывали на рабских плантациях, – ответил я, мысленно удивляясь подобному внутреннему диалогу. – А мои предки боролись с нацизмом в Европе, сами мы пострадали от американского коричневого неоконсерватизма! Да и вообще, меня мама с папой учили, что девушек надо защищать!»
«Ну смотри, не пожалей потом!» – тяжело вздохнул маленький Вова и исчез из моей головы.
«Бр-р-р-р… Жуть какая! – меня аж передёрнуло. – И что это, блин, было? Подступающая шизофрения или какая-то очередная мистика вроде хождения по стенам?»
Тем временем события во дворе рыбака шли своей чередой.
– Не медведь это, – произнёс охотник, прокравшийся до этого к открытой двери в сарай и вернувшийся назад, после чего уверенно добавил: – Человек! Храпит он там.
Женщины, до этого успокаивавшие наслаждающуюся всеобщим вниманием, показательно страдающую соседку, мгновенно потеряли к ней интерес и быстренько перетекли обратно к основной массовке, тут же включив возмущённое квохтанье. Мужики, хранившие суровое молчание, словно по команде начали гомонить.
– Эскильд, разберись, – перекрикивая толпу, приказал староста, сопроводив фразу кивком, обращаясь к массивному босому мужику, одетому в одни холщовые штаны, зато сжимающему в руке копьё.
Этого перца с длинными, свисающими сосульками усами и бритым черепом, только из-за отсутствия чуба не имеющего права на звание почётного запорожского казака, я, можно сказать, знал. Как я понимаю, это был один из двух профессиональных воинов деревни, если, конечно, таковым не считался ещё сын старосты. Его основная задача заключалась в том, чтобы грозно хмурить отсутствующие брови у главных ворот, демонстрируя всем своим видом несокрушимую мощь военных сил всея деревни, ну и иногда гонять малышню, которая так и норовила выбраться из поселения на оперативный простор. А, собственно, больше он ничем за полтора дня моих наблюдений и не занимался, курсируя от своего поста домой и обратно, изредка прикладываясь к тыкве, болтающейся на поясе, и ровно в полдень устраивая перекус снедью, которую приносила ему молоденькая чернявая девушка.
«Это мы мигом!» – мысленно прочитал я шевелящиеся губы здоровяка, хотя вовсе и не полагался на то, что угадал его ответ.
Отдав соседу копьё, последовательно размяв кулаки, а затем и плечи, повращав шеей, он, набычившись, направился прямиком в сарай. Толпа подалась вперёд и напряжённо затихла. Вот из постройки послышался его рык, приглушённый грохот, от которого супруга рыбака тоненько взвыла, и секунд через тридцать под ноги собравшимся с воплем выкатилось помятое тело.
– Это же… Бергрен, – удивительно громко в наступившей тишине раздался голосок одной из женщин, а староста с тихим стоном прикрыл лицо ладонью, глядя, как его сын, с трудом, шатаясь, пытается подняться на непослушные ноги.
– Ах ты ж паскудник! – с ходу переходя на крик, взвилась первой пришедшая в себя хозяйка двора, а затем, растолкав собравшихся, разъярённой пантерой набросилась на так и не очухавшегося парня. – Гад! Ирод! Разорил! По миру пустил, кровь твоя поганая! Я всегда говорила, что однажды ты покажешь своё истинное лицо! Айндзурский выродок! Думаешь, все забыли, кто был твоим прадедом…
Взбешённая женщина повалила вяло сопротивляющегося парня, трепля его за волосы и царапая ногтями лицо, а затем схватилась было за нож, болтавшийся на поясе, но тут уже очнулись от стопора деревенские. Споро оттащили визжащую жену рыбака, а вот парню помогать не спешили, да и к старосте отношение поменялось.
