Улыбающиеся взгляды Жака и судьи встретились, и школяр внезапно почувствовал такую симпатию к этому почтенному человеку, что чуть было не пожал ему руку.
– Хе, хе, хе… Так это вы и есть тот самый молодой человек? – спросил судья, пристально глядя на вошедшего.
– Признаться, да, мессер, – ответил Жак Обри.
– Вы и впрямь как будто малый не промах, – продолжал судья. – А ну-ка, господин пострел, берите стул и садитесь.
Жак уселся, положив ногу на ногу, и с довольным видом выпятил грудь.
– Так! – потирая руки, произнес судья. – А ну-ка, господин секретарь, прочтите нам показания истицы.
Секретарь встал и, изогнувшись над столом, без труда дотянулся благодаря своему непомерному росту до его противоположного конца, где и достал из груды папок дело Жака Обри.
– Вот это дело, – произнес он.
– Как имя истицы?
– Жервеза-Пьеретта Попино, – прочел секретарь.
– Она самая, – сказал Обри, утвердительно кивнув.
– Несовершеннолетняя, – продолжал секретарь, – девятнадцати лет от роду.
– Ну и ну! Несовершеннолетняя! – воскликнул Жак Обри.
– Так записано с ее слов.
– Бедняжка Жервеза! – пробормотал школяр. – Верно она сказала, что от смущения плела всякую чушь. Ведь сама же призналась мне, что ей двадцать два. И вот нате вам, девятнадцать!
– Значит, ветрогон вы этакий, – сказал судья, – вас обвиняют в том, что вы обманули девушку… Вы признаете обвинение? – спросил судья.
– Признаю, сударь, – решительно ответил Жак. – И это и любое другое. Я преступник, господин судья, и, пожалуйста, не церемоньтесь со мной.
– Вот плут, вот бездельник! – проворчал судья добродушным тоном комедийного дядюшки.
И, опустив на грудь свою большую круглую голову, он погрузился в глубокое раздумье.
– Пишите, – проговорил он, встрепенувшись и подняв указательный палец. – Пишите, господин секретарь. «Принимая во внимание, что обвиняемый Жак Обри сознался в том, что лживыми обещаниями и заверениями в любви обманул девицу Жервезу-Пьеретту Попино, приговорить упомянутого Жака Обри к штрафу в двадцать парижских су и к уплате судебных издержек».
– А тюрьма? – спросил Жак.
– Какая тюрьма? – ответил вопросом на вопрос судья.
– Обыкновенная! Разве меня не посадят в тюрьму?
– Нет.
– И я не попаду, как Асканио, в Шатле?
– А кто такой Асканио?
– Ученик мастера Бенвенуто Челлини.
– И что натворил этот ученик?
– Обманул девушку.
– Кого же именно?
– Дочь парижского прево, мадемуазель Коломбу д'Эстурвиль.
– Ну так что же?
– Как – что? Я считаю приговор несправедливым. Мы оба совершили одно и то же преступление, так почему же его засадили в Шатле, а меня приговорили только к штрафу в двадцать парижских су? Да существует ли справедливость на этом свете?
– Конечно, молодой человек, справедливость существует. Вот почему мы и вынесли этот приговор.
– Ничего не понимаю…
– Дело в том, бездельник, что честное имя благородной девицы стоит тюремного заключения, а честное имя простой девушки – не больше двадцати парижских су.
– Но это чудовищно! Отвратительно! – воскликнул Жак Обри.
– А ну-ка, дружок, платите штраф и убирайтесь подобру-поздорову! – сказал судья.
– Никакого штрафа я платить не буду и никуда отсюда не уйду!
– Тогда придется позвать стражников и отправить вас в тюрьму, где вы будете сидеть, пока не уплатите штраф.
– Только этого мне и надо!
Судья вызвал стражников:
– Отведите этого бездельника в тюрьму Отцов-кармелитов.
– Отцов-кармелитов?! – воскликнул Жак. – А почему не в Шатле?
– Потому что Шатле не долговая тюрьма, а королевская крепость. Поняли, дружок? И, чтобы туда попасть, надо совершить что-нибудь поважнее. Вам угодно в Шатле? Как бы не так!
– Постойте, постойте… – запротестовал Жак. – Да постойте же, говорят вам!
– В чем дело?
– Если меня отправят не в Шатле, я согласен уплатить штраф.
– Ну вот и хорошо; значит, не о чем больше толковать, – сказал судья и, обращаясь к стражникам, добавил: – Можете идти, молодой человек согласен уплатить.
Стражники ушли, а Жак вынул из кошелька и положил перед судьей двадцать парижских су.
– Сосчитайте, – велел судья секретарю.
Секретарь опять изогнулся дугой, как мрачная, черная радуга, над заваленным бумагами столом и, не сходя с места, достал лежащие на нем деньги; казалось, он обладает способностью безгранично вытягиваться в длину.
– Сумма верна, – сказал он, пересчитав.
– В таком случае, отправляйтесь домой, бездельник, и освободите место для других: правосудие не может заниматься только вами. Идите, идите!
Жак Обри и сам видел, что ему нечего больше здесь делать, и удалился в полном отчаянии.
Глава 13,
в которой Жак Обри поднимается до вершин поистине эпических
«А любопытно знать… – размышлял школяр, выйдя из дворца Правосудия и машинально направляясь по Мельничному мосту в Шатле, – любопытно знать, как отнесется Жервеза к тому, что ее честь оценена в двадцать парижских су? Она скажет, что я разоткровенничался, сболтнул лишнее, и выцарапает мне глаза».
– Ба! Кого я вижу!
Последний возглас относился к пажу того самого учтивого вельможи, которому Жак Обри поверял, как лучшему другу, свои сокровенные тайны. Мальчик стоял, прислонясь к парапету набережной, и забавлялся, подбрасывая в воздух камешки.
– Вот так удача, черт возьми! – воскликнул школяр. – Мой безымянный друг пользуется, насколько я понимаю, достаточным влиянием при дворе, чтобы отправить меня в тюрьму. Само провидение посылает мне его пажа; мальчик скажет, где я могу отыскать своего друга. Ведь ни имени его, ни адреса я не знаю!
И, желая поскорей воспользоваться тем, что он рассматривал как особую милость провидения, Жак Обри направился к пажу.
Мальчик тоже узнал его; он сразу поймал все три камешка, заложил ногу за ногу и стал ждать Жака Обри с насмешливым видом, присущим всем членам корпорации, к которой он имел честь принадлежать.
– Здравствуйте, господин паж! – еще издали крикнул Жак Обри.
– Здравствуйте, господин школяр, – ответил мальчик. – Что поделываете в этих местах?
– Как вам сказать… Я кое-что искал и, кажется, нашел, ибо встретил вас. Видите ли, мне нужен адрес моего превосходного друга, графа… нет, барона… то бишь виконта… одним словом, адрес вашего господина.
