Между тем осаждающие, встреченные градом камней, чуть отступили. И, хотя никто из них не ждал такого страшного отпора, никто и не пострадал, кроме Паголо, который стал так неуклюж в двойной кольчуге, что не успел отбежать, как остальные, и был ранен в пятку.
Герман же, не обращая внимания на тучу мелких камней – так дуб не сгибается под градом, – все приближался к двери. Добравшись до цели, он принялся колотить в дверь бревном с такой силой, что всем стало ясно: хоть она и крепка, а долго не продержится.
Бенвенуто и его помощники готовы были открыть огонь из аркебузов, как только враг появится на крепостных стенах, но никто там не появлялся. Казалось, невидимое войско защищало Большой Нельский замок. Бенвенуто неистовствовал оттого, что не мог помочь отважному немцу. Вдруг он заметил древнюю Нельскую башню, которая, как мы говорили, стояла на отлете, по другую сторону набережной, купая подножие в Сене.
– Постой, Герман, – воскликнул Челлини, – постой, мой храбрый друг! Нельский замок наш – это так же верно, как то, что меня зовут Бенвенуто Челлини и что я по званию золотых дел мастер.
И, знаком приказав Асканио и двум своим подмастерьям следовать за ним, он побежал к башне; а Герман, послушный воле учителя, отступил шага на четыре, выбрал безопасное место, куда не долетали камни, и, поставив бревно, как швейцарский воин алебарду, решил посмотреть, к чему приведет маневр главнокомандующего.
Действительно, как Бенвенуто и предполагал, прево упустил из виду одно: охрану древней башни. Челлини завладел ею беспрепятственно и, перепрыгивая через ступени, мигом взобрался по лестнице на плоскую крышу; крыша эта возвышалась над Большим Нельским замком, как колокольня над городом, поэтому осажденные, которых до сих пор защищали крепостные стены, неожиданно оказались под ударом.
Раздался выстрел из аркебуза, просвистела пуля, раненый стражник с воплем упал на землю, и прево понял, что положение изменилось.
А тем временем Герман, увидев, что поле действия свободно, поднял бревно и стал сотрясать дверь, которую осажденные, воспользовавшись временной передышкой, только что укрепили.
Толпа же, с помощью своего удивительного инстинкта самосохранения, мгновенно поняла, что в такой перестрелке ей несдобровать, что очевидцам трагической сцены, которая сейчас разыграется, грозит немалая опасность, рассеялась, как стая голубей, лишь только Бенвенуто выстрелил из аркебуза и раздались вопли раненого стражника.
На площади остался лишь один зритель.
Зрителем был наш знакомец Жак Обри. Надеясь поразвлечься игрою в мяч, он пришел на свидание, назначенное ему Асканио в прошлое воскресенье. С первого же взгляда на поле битвы он понял, в чем тут дело. Зная нрав Жака Обри, нечего было гадать, какое он примет решение. Не все ли равно, во что играть – в мяч ли, в осаду ли: ведь и то и другое игра; догадавшись, что в числе нападающих друзья, он тут же и примкнул к ним.
– Вот как, приятели! – воскликнул он, приближаясь к отряду, который ждал, что дверь вот-вот распахнется, и готов был ринуться в замок. – Собираемся идти на приступ! Черт возьми! Вы атакуете не домишко, а пошли на трудное дело: кучка людей перед укрепленным замком!
– Мы не одни, – проговорил Паголо, перевязывая пятку. Он указывал на Бенвенуто и на трех-четырех его соратников, продолжавших вести по стене такой яростный огонь, что град камней стал гораздо реже.
– Понимаю, понимаю, монсеньор Ахилл, – сказал Жак Обри, – ибо я не сомневаюсь, что у вас с Ахиллом много схожего. Ну, а кроме всего прочего, вы тоже ранены в пяту. Понимаю, понимаю! А вот и мой приятель Асканио! С ним, конечно, маэстро Челлини – вот они там, на верху башни.
– Верно, – сказал Паголо.
– А что это за великан так рьяно дубасит в дверь? Он тоже из вашего отряда, не правда ли?
– Это Герман! – гордо проговорил Жан-Малыш.
– Черт возьми, ловко он орудует! – воскликнул школяр. – Поприветствуем его.
И он, засунув руки в карманы и не обращая внимания на пули, свистевшие над его головой, приблизился к храброму немцу, продолжавшему делать свое дело с той же исправностью – совсем как машина, приводимая в движение отменным механизмом.
– Не нужно ли вам чего-нибудь, любезный Голиаф? – спросил Жак Обри. – Я к вашим услугам.
– Я желай пить, – отвечал Герман, все так же атакуя дверь.
– Черт возьми, я думаю! От такой работы взбеситься можно! Жаль, нет у меня под рукой бочки пива или браги, – угостил бы вас!
– Дай вода! – крикнул Герман. – Дай вода!
– Вам нравится этот напиток? Ну что ж, под боком у нас целая река. Минутку терпения – я вас угощу водицей.
И Жак Обри побежал к Сене, зачерпнул полную шапку воды и принес ее немцу; силач выпустил бревно, выпил одним духом воду из шапки и возвратил ее школяру.
– Карашо! – сказал он и, схватив бревно, продолжал свое дело.
Немного погодя он проговорил:
– Ви идет к учителю, ви скажет – скоро все готов, пусть сам готов будет.
Жак Обри бросился к башне и в мгновение ока очутился рядом с Асканио и Бенвенуто, которые открыли такой жаркий огонь из аркебузов по осажденным, что из строя вышли два-три стражника мессера прево. Враг, не решаясь подняться на стену, выжидал.
В ту минуту, когда Герман велел передать Бенвенуто, что дверь вот-вот подастся, прево решил сделать последнюю попытку; ему удалось приободрить своих вояк, и вот с новой силой посыпался целый град камней; но почти тотчас же два выстрела из аркебуза снова остудили пыл осажденных, разожженный угрозами и посулами мессера Робера; они притихли и попрятались. Видя это, мессер Робер двинулся вперед самолично и, взяв обеими руками огромный камень, собрался спустить его на голову Германа.
Но Бенвенуто был не из тех, кого можно застигнуть врасплох. Заметив, что неосмотрительный враг подошел туда, куда уже никто не смел приблизиться, он прицелился. Но в тот миг, когда Челлини собрался спустить курок, Асканио с криком отвел рукой ствол аркебуза, и оружие выстрелило в воздух. Дело в том, что Асканио узнал отца Коломбы.
Разъяренный Бенвенуто хотел было потребовать у Асканио объяснения, но в этот миг камень, сброшенный прево, упал прямо на каску Германа. Несмотря на всю свою силищу, современный Титан не мог справиться с этим Пелионом;
[70]
он выпустил бревно, протянул руки, как бы ища опоры, и, не найдя ее, со страшным грохотом упал, потеряв сознание.
И осаждаемые, и осажденные хором закричали. Жан-Малыш и трое-четверо подмастерьев, стоявшие поблизости, бросились к силачу, отнесли его подальше от стены и стали приводить в чувство. Но в этот миг дверь и ворота Нельского замка распахнулись, и прево во главе пятнадцати стражников ринулся к раненому, причем все они так ловко орудовали шпагами, коля и рубя, что Жану и трем его товарищам пришлось отступить, несмотря на подбадривающие крики Бенвенуто, на его уговоры держаться, на обещание прийти на выручку. И прево воспользовался этим. Восемь человек схватили за руки и за ноги Германа, который так и не пришел в себя, семеро же встали перед отрядом для его защиты, и, пока Челлини, Асканио, Жак Обри и трое или четверо их товарищей, находившихся на верхушке башни, спускались с высоты четырех-пяти этажей, Германа уже вносили в Большой Нельский замок; и не успел Челлини с аркебузом наготове показаться в дверях башни, как ворота замка захлопнулись за последним стрелком из отряда прево.
