О том, что во время боя русская рать была рассечена атаками конницы на несколько частей, свидетельствует тот факт, что князь Всеволод ушёл с остатками дружин в стольный Владимир, а московское ополчение и большая часть беглецов – на Москву. В противном случае Всеволод Георгиевич оказался бы в кампании со своим младшим братом и оборонял бы Москву, а не столицу. Но князь ушёл по льду рек на Владимир-Суздальский. Между тем фраза «и оступиша их татарове» в Новгородской I летописи старшего извода свидетельствует о том, что в разгар сражения русские полки оказались под угрозой окружения и были отброшены к надолбам, которые в итоге помешали князьям и воеводам перестроить войско.
Если говорить об итогах сражения, то для русских они были плачевны: Коломна захвачена, объединённая рать разбита, большая часть воинов погибла, а путь врагу в Суздальскую Русь открыт. Мало того, в корне поменялась вся стратегическая ситуация, однако до поры до времени в стольном Владимире об этом не знали. Всеволод появился в столице не раньше 15 января. Это объясняется тем, что после битвы кони у князя и дружинников были сильно истомлены, а взять новых оказалось негде, поскольку они уходили глухими лесами по бездорожью. Оторвавшись от погони, отряд должен был остановиться на отдых, поскольку существовала реальная опасность запалить коней. В дальнейшем также приходилось делать остановки. К тому же гридни были в полном вооружении, и это тоже значительно замедляло скорость движения.
Прибыв в столицу, Всеволод рассказал обо всем отцу, и князь Георгий почувствовал приближение катастрофы. Беда была в том, что полки собирались в Ростове, Ярославле, Угличе, Костроме и Юрьеве-Польском, а не в стольном городе. Во Владимире-Суздальском в данный момент войск не было, поскольку все они ушли под Коломну, где и полегли в битве с ордой. В столице находилась только личная охрана Георгия Всеволодовича, дружины его сына Мстислава и воеводы Петра Ослядюковича, а также уцелевшие гридни Всеволода.
Великий князь подавил охватившую его панику и спешно созвал военный совет. Бояре и воеводы спорили до хрипоты, но к единому мнению долго не могли прийти. Наконец решили послать гонцов к подручным князьям и поторопить их со сбором ратных людей, направить конные дозоры к Москве и начать готовить столицу к возможной обороне. Георгий Всеволодович крепко надеялся на своего сына Владимира и воеводу Филиппа Няньку, которые должны были задержать врага на рубеже Суздальской земли. Отправляя их в Москву, великий князь просто осторожничал, но как теперь оказалось, эта предусмотрительность была очень своевременной. В сложившейся ситуации между столицей и туменами Батыя осталась только Москва.
* * *
Монголам победа под Коломной далась дорогой ценой и большой кровью. Хан Кулькан был убит, его тумен полностью разгромлен, понесли потери и войска остальных царевичей чингизидов. Немало нукеров было ранено. Но Батый рвался к Москве, чтобы закрепить свою победу. Единственное, что останавливало завоевателя, так это то, что его дядю требовалось достойно проводить в последний путь. Скрепя сердце, джихангир был вынужден задержаться у Коломны ещё на сутки. Это решение и вышло хану боком, он даже и предположить не мог, что ему готовит грядущий день.
2. «Евпатий, исполин силою». Декабрь 1237 – январь 1238 г.
Татарове мняша, яко мертви восташа!
Повесть о разорении Рязани Батыем
После достопамятного совета в Рязани у Юрия Ингваревича в начале декабря 1237 года Ингварь Ингваревич отправился в Чернигов к князю Михаилу Всеволодовичу. Ингварь надеялся уговорить дальнего родственника прийти на помощь Рязанской земле. Но в отличие от Романа Коломенского, который поехал во Владимир-Суздальский, его миссия успехом не увенчалась. Михаил Всеволодович не захотел вести полки на выручку соседям. Причину, на которую он ссылался, отказывая в помощи рязанцам, указал В.Н. Татищев. Черниговский князь «извинялся, что как рязанские с ними на Калку не пошли, когда их просили, то и они помогать им и снова в страх вдаваться не хотят» (с. 725). Повод, который придумал Михаил, лишь бы снова не связываться с монголами, был, мягко говоря, дурацкий. Мы уже рассмотрели вопрос о том, почему рязанские полки не ходили на Калку, и что сведений о том, что их кто-то туда звал, в природе не существует. Но дело не в этом. Сам того не подозревая, Михаил Всеволодович неожиданно проговорился и назвал истинную причину отказа черниговских и северских князей рязанским коллегам – трусость. Так и сказал, что они «снова в страх вдаваться не хотят». Михаил Черниговский был участником битвы на Калке и одним из немногих князей, кому удалось убежать с поля боя. С этого времени он и испытывал страх перед монголами. Особенно этот страх проявится во время нашествия Батыя на Южную Русь в 1239 году, когда князь Михаил бросит на произвол судьбы Чернигов и Киев, а сам убежит за границу.
Получив отказ, Ингварь Ингваревич оказался в странном положении. С одной стороны, ему пришла пора возвращаться в Рязань, поскольку все дела в Чернигове были закончены, а его личная дружина необходима на родине. С другой стороны, князю очень не хотелось возвращаться без черниговских полков, на которые его родственники возлагали большие надежды. И тогда Ингварь Ингваревич начал тянуть волынку. Судя по всему, перспектива отсидеться в безопасном Чернигове прельщала его гораздо больше, чем битва с неведомым племенем. Князь Михаил уловил это скрытое желание рязанского родича, а потому не стал чинить ему препятствий, когда Ингварь изъявил желание погостить подольше. Благо зимой князьям есть чем заняться – и меды хмельные попить, и на медведя с рогатиной сходить, и ещё сделать много разных других полезных дел. Одним словом, князь Ингварь домой не спешил, пережидая монгольскую грозу в далёком Чернигове.
Хотя не он один среди правящей элиты рязанской земли решил спастись от общей беды таким недостойным образом. Есть подозрение, что и местный епископ повёл себя в сложившейся ситуации не так, как положено духовному пастырю в грозный час. Летописец прямо пишет о недостойном поведении владыки: «Только епископа сохранил бог, он уехал в то время, когда татары окружили город» (Из Тверской летописи). Подобная информация присутствует и в других летописных сводах. Новгородская I летопись старшего извода сообщает следующее: «а епископа уберег бог: отъехал прочь в тот год, когда рать обступила град». Картина вырисовывается довольно неприглядная, поскольку епископ бросил паству на произвол судьбы и убежал подальше от ужасов нашествия. Однако и здесь есть свои тонкости.
«Повесть о разорении Рязани Батыем» сообщает противоположную информацию, поскольку в ней говорится о том, что в момент гибели Рязани иерарх находился в городе, где и погиб: «а епископа и священников огню предали – во святой церкви пожгли». Тогда в чем же дело, как быть с сообщением летописей о бегстве епископа из города? Можно предположить следующее. Дело в том, что в феврале 1238 года в Успенском соборе стольного Владимира погиб епископ Митрофан, разделивший участь своей паствы. Он не ударился в бега, как его рязанский коллега. Героическая гибель главы церкви соседнего княжества, а также то мужество и сознание своего гражданского долга, которое продемонстрировали епископы Чернигова и Переяславля-Южного, делало поступок главы рязанской церкви совсем некрасивым. Поэтому, когда рязанский епископ покинул этот мир, в Рязани решили немного подправить официальный летописный свод. Сделали это для того, чтобы их пастырь не выглядел белой вороной на фоне других служителей церкви. Судя по всему, автор «Повести» этим самым исправленным сводом и пользовался. Отсюда и разночтения.
