«И помчался во град Рязань и увидел город разорен, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены. И воскричал Евпатий в горести души своей, распаляяся в сердце своем» (Повесть о разорении Рязани Батыем). Рухнул привычный и устоявшийся мир воеводы, от прошлой жизни не осталось ничего, лишь высились вокруг Коловрата тёмные развалины теремов да закопчённые громады некогда белоснежных храмов. И везде – тысячи мёртвых тел и стаи бродячих собак, обитающих на пепелище. Ходили дружинники среди руин и звали близких своих, но лишь тишина была им ответом, да ветер свистел, нагоняя снежную метель. Ничего и никого не осталось у Евпатия и его гридней, всё выжег страшный огонь нашествия. И тогда обратился воевода к своим людям, и был он краток – кровь невинных требует отмщения, а степных извергов надо покарать, и покарать так, чтобы помнили до конца своих дней. И дружина согласилась с Коловратом. Из-под груды мёртвых тел извлекли вои рязанский стяг, залитый кровью последних защитников, и подняли его над чёрным пепелищем Рязани – пока хоть один из них жив, жива и рязанская земля!
* * *
После уничтожения города Рязани и разгрома княжества монгольская орда ушла к Коломне. Дружина Коловрата выступила следом, черные пепелища сожжённых городов и сёл указывали путь воеводе. Между тем, заметив всадников под рязанским стягом, из лесов стали выходить беженцы, чудом уцелевшие от монгольских облав. Они не верили своим глазам, видя закованных в доспехи гридней, с большими червлёными щитами. Отряд рязанского боярина стал расти как снежный ком, поскольку в лесах схоронились не только женщины да старики, но и очень много мужчин, которым удалось уцелеть при штурме городов или убежать из плена. Вооружённые рогатинами и топорами, а то и просто дубинами, они присоединялись к дружине и вместе с ней шли по направлению к Коломне.
В Дополненной редакции повести сохранилась информация о том, где и как пополнял Коловрат свою дружину: «И поиде от града и собрал людей – войско себе около Рязани, которых бог соблюдал в селах и в горах. И собрал 1800 человек, и в день неделный учредиша полки, и погнавше вслед за безбожным царем Батыем»
[50]. Правда, в других редакциях численность ратников обозначена в 1700 человек, но сути дела это не меняет. Евпатий хотел как можно быстрее войти в соприкосновение с противником. Пешие ратники передвигались по заснеженным лесам и полям на санях, нисколько не тормозя движение конной дружины. И всё это время воевода размышлял над планом дальнейших действий. Его полностью захватила задумка, которую он тщательно обдумывал, поскольку рязанский боярин собрался ни много ни мало убить Батыя!
Возможно, что на эту мысль Евпатия натолкнул один из немногих выживших участников битвы рязанских полков с ордой. Тогда Юрий Ингваревич пытался разбить расположившиеся на отдых монгольские тумены поодиночке. И хотя сначала рязанцам сопутствовал успех, всё закончилось катастрофой. Но Коловрат пошёл в своих рассуждениях дальше рязанского князя. Воевода пришёл к выводу, что если бы удар наносился по главной монгольской ставке, то шансов на успех у князя Юрия было бы гораздо больше. Евпатий прикидывал различные варианты атаки на Батыя и в итоге решил, что этот замысел вполне осуществим. Только в случае неудачи шансов на спасение не будет ни у кого – ни у него самого, ни у конных гридней, ни у пеших ратников. Но зато и ставки в предстоящем противостоянии были велики, как никогда – с одной стороны, жизни 1700 человек, с другой стороны, всего одна жизнь, но зато какая! Ведь в случае гибели Батыя весь монгольский поход на Северо-Восточную Русь оказывался под угрозой. И даже если захватчики не повернут сразу назад в степи, то в их стане вспыхнет такая борьба за власть, что мало не покажется никому!
Вряд ли воевода был осведомлён обо всех тонкостях взаимоотношений между царевичами чингизидами, из которых каждый примерял на себя роль руководителя Западного похода. Джихангира, покорителя Вселенной. Зато Евпатий чётко знал одно – последствия смерти Батыя будут непредсказуемы и необратимы. И потому рязанский боярин решил рискнуть.
* * *
Орда Батыя отступила от сожженной Коломны и, перейдя по льду реку Коломенку, оказалась на землях Владимиро-Суздальского княжества. По приказу джихангира были устроены торжественные похороны хана Кулькана, во время которых Батый объявил о том, что на следующий день поведет тумены на Москву. А пока пусть его верные нукеры отдохнут после великой битвы с русскими и подготовятся к новым боям.
Тем временем дружина Коловрата лесными тропами прошла мимо Коломны и оказалась поблизости от монгольских станов. Воевода напоминал хищника, выслеживающего добычу, который ждет, когда жертва утратит осторожность, чтобы сразу же вцепиться ей в горло. Вскоре ходившим в разведку ратникам удалось взять языка. А дружинники сумели этот самый язык развязать, когда прижгли раскаленным железом монгольские пятки. От пленника и узнали точное расположение ханской ставки. Также выяснили, что нападения в лагере никто не ждет, поскольку накануне в большой битве была уничтожена русская рать, а других вражеских войск поблизости нет.
Как только обстановка прояснилась, Коловрат начал действовать. Весь день дружинники и пешие ратники готовились к предстоящему бою, точили мечи, правили топоры и рогатины. Воевода решил ударить ночью, резонно рассудив, что возникшая при этом паника и суматоха будут ему хорошими союзниками. Он отчетливо видел всё неравенство сил, знал, что у врага колоссальный численный перевес, но отступать не собирался. Главное – убить Батыя, а там будь что будет.
Ближе к полуночи дружина начала выдвигаться на рубеж атаки. Ратники прекрасно понимали, на что идут, знали, что в этот раз могут не вернуться с поля боя, но терять им было уже нечего. Нашествие уничтожило всё, что им было дорого. Поэтому для воинов Коловрата главной задачей, которую они поставили сами перед собой, была месть захватчикам. Любой ценой. Именно с таким настроением и подкрадывались рязанские бойцы через засыпанный снегом ельник к монгольскому стану. Дружинники тихо вели коней в поводу, чтобы, не дай Бог, не выдать раньше времени своего присутствия. Лунный свет серебрил покрытое снегом широкое поле, в глубине которого темнел громадный ханский шатёр, обитатель которого являлся заветной целью рязанцев. Евпатий лихо запрыгнул в седло, опустил на лицо стальную личину шлема и приготовился к бою. Следом за воеводой села на коней дружина. Раздвигая копьями ветки, всадники выехали из леса и сразу взяли разбег, устремившись в сторону монгольского стана. Следом за ними, ускоряя шаг, пошли в атаку пешие ратники, чтобы как можно скорее достигнуть вражеского лагеря и поддержать конных дружинников.
Дико кричали монгольские дозорные, гремели барабаны, собирая под бунчуки нукеров и багатуров, которых сотники и десятники строили в боевые порядки. Боярин Евпатий пришпорил коня и, перехватив поудобнее копьё, погнал скакуна в сторону возвышающегося на холме ханского шатра. За ним, прикрываясь большими червлёными щитами, стрелой летели рязанские гридни, по ходу перестраиваясь в ударный клин. Навстречу им рванулись монголы, но дружина, ведомая своим воеводой, прошла сквозь их ряды, как нож сквозь масло. Оставив после себя сотни пронзённых и растоптанных степняков, гридни ринулась дальше, держа направление на шатёр джихангира.
