Уровень грамотности среди матросов был высоким – грамотными были 76 %, малограмотными (умевшими только читать) – 15 %, не умели читать и писать лишь 9 %. Учебные заведения 2-го разряда окончили 2,4 % призывников – это означало, что они имеют неполное среднее образование. 0,3 % имели полное среднее образование. Две последние категории имели право на сокращенный срок службы до 3 или 2 лет соответственно.
Денежное довольствие флотских офицеров было заметно больше, чем у их армейских коллег (примерно в 1,5–2 раза), поскольку моряки получали большие доплаты за плавание. Только что выпущенный из Морского корпуса мичман сразу же получал около 1000 руб. в год (находясь в плавании), что было в два с лишним раза больше зарплаты учителя начальной школы или в 3,5 раза больше средней зарплаты русского рабочего того времени. При этом офицеры были обязаны питаться и приобретать обмундирование за свой счет.
Матросы также получали жалованье заметно большее, чем солдаты в армии. Молодой матрос получал в год всего 9 руб., но сухопутному рядовому полагалось лишь 6 руб. Старослужащие моряки получали значительные доплаты по должности, за специальные знания, за действительное исполнение обязанностей, доходившие до 70 руб. в год, а в редких случаях и до 300–350 руб. в год. Сверхсрочнослужащим, кроме того, полагались добавочное жалованье (236–444 руб. в год в зависимости от выслуги) и квартирные деньги. Кондукторы получали особое жалованье, которое могло доходить до 2 тыс. руб. в год (уровень жалованья лейтенанта).
Во время Первой мировой войны инфляция значительно сократила реальную покупательную способность жалованья офицеров и матросов: к началу 1917 г., несмотря на введение особых доплат военного времени, реальные доходы моряков составляли около 75 % от довоенного уровня. В 1917 г. инфляция резко ускорилась, но в мае этого же года было существенно повышено жалованье матросов. В январе 1918 г. уже советская власть пересматривает систему выплат всем категориям моряков, при этом для подавляющего большинства жалованье было значительно увеличено, так что командир корабля 1-го ранга (линкора или крейсера) стал получать больше, чем председатель Совета народных комиссаров.
Бытовые условия офицеров и матросов на кораблях разительно отличались. Матросы жили в кубриках, в которых на одного человека приходилось около 2,5 кубических метра пространства. Спали в подвесных койках, которые иногда приходилось подвешивать в два яруса (особенно на переполненных учебных судах). Матросам не полагалось индивидуальной посуды – пища раздавалась в общих бачках на 6–10 человек.
Леонид Сергеевич Соболев (1898–1971), успевший до революции окончить Морской корпус, писал в романе «Капитальный ремонт»: «В кубрике матросы живут, как на вечном бивуаке. Человеку нужно: спать, есть, мыться, отправлять естественные потребности, хранить где-то вещи, отдыхать. Если для всех этих надобностей лейтенант Ливитин имел каюту, в миниатюре отображавшую комфортабельную квартиру, и вдобавок – кают-компанию, то для матроса эти общечеловеческие действия раскиданы строителями и уставом по всему кораблю, как от взрыва бомбы, не интересующейся, куда залетят ее осколки. Умывальник – двумя этажами выше; место для куренья – верхняя палуба на баке, в дождь, в мороз – одинаково; гальюн – в расстоянии от пятидесяти до трехсот шагов, не считая трапов; часть вещей – в шкафчике, отводимом на двоих, остальные вещи – в большом чемодане в рундуках, куда ходить можно лишь по особой дудке; койка хранится в сетках на верхней палубе, летом впитывая в себя дождливую сырость, а зимой – морозную стылость, выгоняемые после из подушки и одеяла телом самого матроса. В зависимости от времени дня кубрик служит столовой, спальней, местом для занятий и местом отдыха. Волшебным велением дудки кубрик обвешивается койками, дымится щами, пустеет или забивается людьми, молчит, поет, обливается водой приборки. В кубрике живут тридцать два кочегара четвертого отделения; по этому расчету в кормовое помещение, занимаемое одним человеком – командиром корабля, следовало бы прихватить еще двенадцать матросов сверх всего четвертого отделения».
На больших кораблях флота пропасть между кубриком и кают-компанией ощущалась очень сильно. Взаимоотношения офицеров и матросов были, как правило, холодными и напряженными. Когда в воспоминаниях матросы – участники революции пишут, что офицеры на них взирали как на скотов, может сложиться ощущение, будто их плохо кормили, плохо одевали, били. На самом же деле питание матросов, по меркам эпохи, было приличным, лучше, чем в сухопутной армии. Рукоприкладством чаще грешили унтер-офицеры, чем офицеры. Но матрос постоянно чувствовал, что офицер смотрит на него сверху вниз. В журнале «Морской сборник» (это был основной печатный орган флота) офицеры рассуждали о матросах как о разновидности рабочего скота и заботились о здоровье и питании матросов так, как делает хороший хозяин для своей скотины. Такое отношение люди чувствовали очень остро.
В мирное время матросы бывали за границей и обращали внимание на отличия порядков на Западе от российских. Особенно сильно поражали русского человека французские реалии того времени, поскольку Франция (вместе с Соединенными Штатами) объективно была наиболее демократической страной из всех великих держав. Во время мировой войны русские моряки активно взаимодействовали с союзниками. На Балтике действовали английские подводные лодки, русский крейсер «Аскольд» довольно долго воевал в Средиземном море. Как офицеры, так и матросы русского флота с симпатией относились к союзникам России. Современник писал об экипаже крейсера «Аскольд» летом 1917 г.: «Авторитет союзников, особенно англичан, стоял очень высоко. Близкий контакт команды крейсера с англичанами и французами в заграничном плавании и в совместных операциях оставил впечатление мощных сил, в которых положение матроса было завидным для наших нижних чинов царского времени […] Высказанные однажды соображения, что многие аскольдовцы погибли в Средиземном море за интересы английских империалистов, которые ничем не отличаются от немецких, воспринимались массой как-то теоретически и не вызывали реакции». На Балтике повод для подобного отношения давала эффективная деятельность британских подводных лодок.
Пропасть между офицерами и матросами в британском флоте была ничуть не меньше, чем в царском. Тем не менее в британском флоте, комплектовавшемся добровольцами (за исключением короткого периода 1916–1918 гг.), сложилась традиция более бережного отношения к матросам со стороны офицеров. Важным рычагом влияния здесь было право матроса вербоваться на конкретный корабль, что ставило офицеров, создавших на том или ином судне невыносимые для матросов условия, перед перспективой остаться без команды. Эти особенности подмечали русские матросы, которые не могли не сравнивать положение у себя дома и за границей.
Взаимоотношения матроса и офицера как крепостного мужика и барина, сложившиеся при крепостном праве, мало изменились и после 1861 г. Сами матросы того времени считали их вполне естественными, а офицера воспринимали как человека другой породы. Отмена крепостного права запустила плавный процесс повышения самооценки как крестьянина, так и, особенно, рабочего. К началу ХХ в. на флот уже приходили преимущественно горожане – люди с обостренным чувством собственного достоинства, тянувшиеся к техническим знаниям и уважавшие их носителей. Поскольку базы флота были одновременно крупными промышленными центрами – Петербург, Кронштадт, Ревель, Николаев, – моряки близко общались с рабочим населением. Особенно тесными были контакты матросов и рабочих при достройке кораблей, когда команда работала бок о бок с мастеровыми.
