В наши дни распространено мнение, что Приказ № 1 был первым шагом к развалу армии. С этим трудно не согласиться. Однако оценивать этот шаг можно, лишь определившись с собственным отношением к Первой мировой войне. Сейчас ее цели и задачи часто смешивают с целями Великой Отечественной войны, что в корне неверно. Россия, как и другие великие державы, преследовала в Первой мировой войне исключительно завоевательные цели. Жизнь подавляющего большинства рабочих и крестьян в России нисколько не изменилась бы от того, отняла бы наша страна у Турции Черноморские проливы или нет, а именно это было одной из главных целей войны для России. Берега Босфора и Дарданелл были населены турками, которые жили там уже свыше 450 лет и справедливо считали эти земли своей родиной. Таким образом, миллионы русских солдат должны были проливать свою кровь за насилие над миллионами людей в Турции. Точно такими же несправедливыми были цели у стран Антанты – Великобритании, Франции, Японии, США, Италии, что доказали Версальский и другие мирные договоры, заключенные после войны. Цели Германии, Австро-Венгрии, Турции были такими же захватническими, но поскольку они потерпели поражение, то не смогли их реализовать. Насильственный характер Версальского мирного договора стал причиной Второй мировой войны.
Если же исходить из того, что Первая мировая война была не нужна подавляющему большинству населения России, то придется признать, что выйти из нее можно было только в результате победы революции, а победа революции невозможна без разрушения армии, которая являлась одним из главных столпов прежнего политического режима. Подавление Первой российской революции показало, что пока армия поддерживает царя, его свержение невозможно.
Временное правительство не давало ответа на главные для народа вопросы – о мире и о земле, но приняло ряд мер по демократизации политического строя России. 20 марта (2 апреля) 1917 г. появилось правительственное постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений». В частности, был открыт доступ иудеев в учебные заведения, готовившие флотских офицеров, что ранее было совершенно невозможно.
Прямо в день издания этого постановления в Школу мичманов военного времени берегового состава был зачислен Федор Лейбович Итцигсон (1893 – после 1917), закончивший 2-е Петроградское реальное училище. 30 мая (12 июня) 1917 г. он был произведен в чин мичмана военного времени берегового состава, став первым офицером русского флота – иудеем. Заметим, что обычным сроком обучения в Школе было 4 месяца, и товарищи Итцигсона по выпуску были зачислены в нее с 1 (14) февраля 1917 г. Таким образом, Итцигсон проучился в Школе чуть больше 2 месяцев. Зачисление его в офицерскую школу должно было продемонстрировать перемены в морском ведомстве.
К октябрю 1917 г. в русском флоте было не менее 18 офицеров-иудеев. Они составляли ничтожный процент численности офицерского корпуса – менее 0,2 %, но тем не менее это означало, что дискриминация по религиозному признаку в вооруженных силах России закончилась.
Весьма примечателен случай Иосифа Вольфовича Вейзагера (1890 – после 1917), уроженца Риги, сына купца. Он окончил частное коммерческое училище в Риге, Киевский коммерческий институт, уже во время Первой мировой войны поступил в Рижский политехнический институт. Еще в 1912 г. Вейзагер был зачислен в запас армии ратником ополчения 2-го разряда (из-за астмы). До войны эта категория ратников не призывалась на службу в мирное время. Но война требовала все больше людей, и весной 1916 г. в России было начато массовое переосвидетельствование призывников, ранее признанных негодными, тогда же начался призыв ратников 2-го разряда и были отменены отсрочки от призыва для студентов. В мае 1916 г. Вейзагер вновь прошел освидетельствование и был признан вовсе негодным к военной службе из-за астмы. Тем не менее, как только иудеи получили право на производство в офицеры, Вейзагер поступил в Школу мичманов военного времени берегового состава, успешно пройдя медицинский осмотр, и стал офицером флота 1 (14) октября 1917 г. в числе десяти молодых людей иудейского вероисповедания, учившихся вместе с ним.
В данном случае проявилась одна важная тенденция. Иудеи, имевшие полное среднее или высшее образование до 1917 г., осознавали невозможность стать офицерами. В России того времени количество лиц с таким образованием было настолько невелико, что во время войны практически каждому было гарантировано производство в офицеры через несколько месяцев службы и обучения в школе прапорщиков. Но для иудеев этот путь был закрыт. Вероятно, это усиливало их желание уклониться от военной службы. Вейзагер мог быть действительно болен астмой, но скрыл болезнь при поступлении в офицерскую школу. Либо он не был болен и его освобождение от призыва было связано со стремлением уклониться от службы с помощью взятки или симуляции. В любом случае, он мог бы продолжать жизнь в тылу и после Февральской революции. Однако вместо этого Вейзагер поступает на службу и становится офицером флота. Мы полагаем, что важной причиной уклонения образованных иудеев от военной службы до Февральской революции был не недостаток патриотизма, а невозможность производства в офицеры.
Февральская революция на флоте имела и символическое измерение. 3 марта 1917 г. в 20 часов 10 минут, когда было объявлено об отречении Николая II и о принятии власти Временным правительством, на кораблях флота, стоявших в Гельсингфорсе, начиная с флагманского «Кречета», были зажжены красные клотиковые огни (на верхушках мачт), символизировавшие победу революции. 4 марта 1917 г. в 6 часов утра на всех кораблях потушили красные клотиковые огни, но вместо них на стеньгах были подняты «боевые флаги». Имелись в виду красные флаги с двумя косицами, означавшие по русскому флажному своду букву «Н». Подъем такого флага до настоящего времени означает сигнал «Веду огонь» или «Гружу боеприпасы», поэтому они и назывались боевыми. По международному своду сигналов этот флаг означает латинскую букву «В», но его словесное значение аналогично русскому: «Я загружаюсь», или «Разгружаюсь», или «Имею на борту опасный груз».
Вполне естественно возникали недоразумения, когда символ революции принимали за сигнал «веду огонь». Такое недоразумение, в частности, произошло при встрече восставшего броненосца «Потемкин» с правительственной эскадрой 17 июня 1905 г. Политическая символика красного цвета еще не стала общепонятной, поэтому нельзя исключать, что как в 1905 г., так и в 1917 г. для самих матросов красный флаг был одновременно и символом революции, и, в соответствии со своим военно-морским значением, символом решительного намерения бороться до конца.
Вечером 4 марта в соответствии с общепринятым порядком все флаги на кораблях были спущены, в ночь на 5 марта красные клотиковые огни снова были зажжены. Утром 5 марта красные флаги уже не поднимали. В качестве кормового был сохранен Андреевский флаг. Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) – главный выборный матросский орган – по этому поводу заявил: «Признавая, что русский военный флаг должен быть изменен, с тем чтобы завоеванная свобода нашла символическое выражение, Центральный комитет Балтийского флота считает, что изменение флага может быть произведено лишь общефлотским съездом, а потому впредь до тех пор, пока съезд не решит этого вопроса, Андреевский флаг в действующем флоте ввиду военного времени должен быть признан нашим военным флагом. Центральный комитет Балтийского флота приглашает все корабли и организации флота высказаться об изменении рисунка флага, для того чтобы весь собранный материал был представлен на общефлотский съезд». До начала сентября никаких изменений флагов на флоте не произошло.
