Антонов-Овсеенко с группой матросов, поднявшись по Октябрьской лестнице, прошел через залы с теперешними номерами 302 и 167, затем через Темный коридор (№ 303) в Ротонду (№ 156). Судя по воспоминаниям Синегуба, при выходе из Ротонды, поперек Арапского зала (№ 155) стояли последние юнкера, оборонявшие Временное правительство, держа винтовки «на руку», то есть почти горизонтально на уровне живота, штыком вперед. Вероятно, это были юнкера Школы прапорщиков инженерных войск, но достоверно это неизвестно. Ни Синегуб, ни другие офицеры не решились отдать приказ стрелять – слишком силен был психологический барьер против стрельбы по своим. Восставшие вырвали винтовки из рук юнкеров, и они сдались, до конца выполнив свой долг. После этого восставшие вошли в Белую столовую, где Антонов-Овсеенко объявил министрам об их аресте. Часы показывали 2 часа 10 минут 26 октября (8 ноября) 1917 г.
Министров под конвоем пешком отправили в Петропавловскую крепость. Они оказались неприятно удивлены качеством тюремной кормежки – заключенным не полагалось мясо. Пока министры занимали свои посты, их кормили гораздо лучше. Первым советским наркомам еще подавали прежние обеды с артишоками, но цена их была непомерной. Один из вновь назначенных наркомов отдал за один обед половину своего месячного жалованья, которое после Октябрьской революции было значительно снижено по сравнению с теми суммами, которые получали министры Временного правительства.
Внутренние помещения дворца не слишком пострадали от штурма. Ни о каком разграблении, разумеется, речи не шло. Штурмующие, скорее, устроили в помещениях беспорядок. Надо отметить, что жилые покои во дворце были заполнены мебелью, на полочках и этажерках стояло бесчисленное количество статуэток, фотографий, мелких предметов, многие из которых были разбросаны. В помещениях, где располагались канцелярии, бумаги были выброшены из столов и шкафов, разбросаны и порваны, стулья перевернуты.
Судя по документам, описывающим нанесенный дворцу ущерб, пострадали в основном ткани – портьеры, занавеси, шторы. Видимо, кто-то позаимствовал их «на портянки». Могли пропасть мелкие современные предметы. Все настоящие ценности были упакованы в ящики, приготовлены к эвакуации и не пострадали. Кстати, значительную часть не очень ценных дворцовых предметов расхитила дворцовая прислуга во время Гражданской войны, но это уже, как говорится, другая история.
Сохранились воспоминания медсестер дворцового госпиталя о том, что бесконечные толпы восставших искали министров среди раненых. Всё новые отряды пытались подняться по Иорданской лестнице, чтобы найти министров, и каждый раз приходилось заново объяснять, что министров здесь нет.
Восставшие заходили в Эрмитаж, в вестибюль подъезда с атлантами, и музейные служители объясняли, что правительство располагается не здесь. Вошедшие даже не поднимались по лестнице Эрмитажа. Никакого опьянения или тем более озверения у штурмующих Зимний дворец не было, хотя некоторые из них могли пребывать в пылу боевой горячки. Тот же Синегуб не жалеет слов для описания «пьяных» матросов, а потом подробно рассказывает о том, как один из этих «пьяных» долго требовал вернуть ему револьвер, отобранный Синегубом в начале штурма, когда небольшой отряд матросов был разоружен юнкерами. При этом матрос не соглашался взять другой револьвер, предъявлял удостоверение от судового комитета с указанием номера оружия и объяснял, что ему не поверят, что он мог утратить револьвер в бою. Очевидно, вести себя так мог только абсолютно трезвый человек.
После штурма был назначен комендант Зимнего. Им стал Игнатий Леонович Дзевалтовский (1888–1925), большевик, но при этом штабс-капитан гвардии Гренадерского полка. Кстати, попасть офицером в гвардейский полк даже во время войны можно было только при условии потомственного дворянства и согласия офицерской корпорации полка. Дзевалтовский служил во время Гражданской войны в ВЧК, затем во внешней разведке, а в 1925 г. внезапно бежал в Польшу и там стал адъютантом маршала Пилсудского. Если описать эту биографию в художественном произведении, читатель, пожалуй, скажет, что автор выдумал такой поворот.
Были ли при штурме Зимнего убитые? Антонов-Овсеенко доложил в Смольный, что было убито пять солдат гвардии Павловского полка. Однако известно, что комитет полка выдавал участникам штурма справки об этом, то есть участие в штурме Зимнего воспринималось павловцами как историческое событие. К сожалению, ни одна такая справка не сохранилась. Очевидно, что если бы их однополчане погибли, они были бы торжественно похоронены на Марсовом поле, рядом с полковой казармой.
Что касается матросов, то в воспоминаниях назывались десятки фамилий погибших. Существовала легенда, что они похоронены на Якорной площади Кронштадта. В 1957 г. в Центральном военно-морском архиве (ныне Российский государственный архив Военно-морского флота) работала специальная комиссия. Она установила, что 25 октября (7 ноября) в Петрограде погибли два моряка:
• машинный унтер-офицер 2-й статьи Гвардейского экипажа Александр Васильевич Лукашкин, смертельно ранен при неизвестных обстоятельствах и умер через два дня в Мариинской больнице, похоронен с воинскими почестями на Преображенском кладбище в Обухове;
• матрос 1-й статьи Гвардейского экипажа Степан Гаврилович Малыхин с яхты «Полярная звезда», смертельно ранен, «выполняя поручение Центробалта», умер в тот же день в Мариинской больнице, похоронен на Якорной площади Кронштадта.
Если бы они получили смертельные ранения при штурме Зимнего, об этом бы уже тогда говорили и писали.
Еще один моряк был убит 25 октября (7 ноября) по пути из Гельсингфорса в Петроград, на подмогу восставшим – матрос 1-й статьи Егор Семенович Быков. Это произошло на станции Рихимяки Финляндской железной дороги.
Запутало дело то обстоятельство, что не менее двадцати матросов были убиты во время юнкерского мятежа 29 октября (11 ноября) и боев с войсками Краснова – Керенского 30 октября (12 ноября) 1917 г. Многие из них были похоронены в Кронштадте на Якорной площади 19 ноября (2 декабря). Уже тогда в газетных публикациях смешивались события штурма Зимнего и последующих боев. Практически все убитые, которых вспоминали мемуаристы, были убиты либо 29–30 октября (11–12 ноября), либо еще позднее, но большинство из них были участниками штурма дворца. Это позволяет говорить еще об одном свойстве памяти – задним числом вспоминающий привязывает события к важнейшему для себя ориентиру – в данном случае штурму Зимнего.
Достоверно известно о ранении одного моряка при штурме дворца. В послужном списке от 1925 г. начальника Учетно-распределительного отделения Политотдела Кронштадтской военно-морской базы Александра Васильевича Власова, в 1917 г. матроса 1-й статьи Учебно-минного отряда (класс телеграфистов), записано: «Под Зимним дворцом был ранен в голову. Октябрь 1917 г.».
Нельзя не отметить, что большинство офицеров армии и флота самоустранились от участия в Октябрьском восстании или в защите Временного правительства. Достоверно известно лишь об одном флотском офицере – участнике штурма Зимнего. Это был Семен Степанович Петрухин (1889–1919), матрос 1910 г. службы, затем минный кондуктор, он воевал на сухопутном фронте в составе Конно-пулеметного отряда Балтийского флота при Кавказской туземной конной дивизии. Именно там он заслужил производство в подпоручики по адмиралтейству за храбрость. Во время Гражданской войны Петрухин погиб под станцией Веймарн (Эстония), в рядах Красной армии.
