Одновременно Дыбенко дал интервью независимой газете «Волжское слово». Он «подробно изложил корреспонденту ход военных действий под Нарвой, отметив, что все необходимое для задержания неприятеля было сделано, высказал свое мнение о демобилизации флота. Все обвинения в свой адрес он назвал абсурдом, подчеркнув, что арест его состоялся при странных обстоятельствах. 16 марта, в последний день работы IV Чрезвычайного съезда Советов, за полчаса до закрытия заседания его арестовали и в течение 48 часов держали в Кремле, пока отряд моряков не потребовал в ультимативной форме сведений о его местонахождении. Все случившееся, продолжал он, было покрыто тайной. Крыленко, начавший следствие, подбирал свидетелей, которые могли дать какие-либо улики. “Когда же тов. Юрин заявил протест о том, что следствие должно быть произведено не только над одним Дыбенко, но и еще кой над кем, кто занимал места и выше его, то тогда тов. Юрина постарались убрать из следственной комиссии”. В заключение разговора Дыбенко вновь повторил, что не намерен куда-либо скрываться и готов дать свои объяснения, но только не следственной комиссии, а свой отъезд из Москвы мотивировал “нежеланием сидеть без дела в тот момент, когда контрреволюционная волна еще продолжает бушевать на окраинах нашей республики”». Намек Юрина на «кое-кого повыше Дыбенко» метил прямо в Ленина – поскольку над народным комиссаром возвышалась лишь фигура председателя СНК. То, что Дыбенко с удовольствием повторил эту фразу, свидетельствует о его согласии со словами Юрина.
Неслучайно, что как раз в это время, 20 апреля, наркомвоенмор Троцкий издал приказ о роспуске всех матросских отрядов, которые были отправлены на сухопутный фронт. Таким образом был сделан очередной шаг к наведению порядка в военной сфере.
21 апреля заявления Дыбенко рассматривал Самарский губисполком. «В пространной речи он обрисовал весь тот произвол, который творится отдельными лицами под флагом Советской власти. Подробно рассказал историю своего ареста, подчеркнув, что он был вызван прежде всего политическими причинами, страхом Совнаркома перед разоблачениями. Арест произошел “тихонько” накануне предполагаемого им выступления на IV Всероссийском съезде Советов, где он собирался заявить о своем выходе из СНК и потребовать у него отчета о своей деятельности. Санкцию на арест давал, как он заявил, не СНК и не ВЦИК, а отдельные лица. Далее Дыбенко вновь повторил, что он готов в любое время подчиниться решению съезда или постановлению ВЦИК, явиться на суд народный, но следственной комиссии под председательством Крыленко – никогда. В заключение он сказал, что решил отправиться с отрядом матросов на Дутовский фронт».
Дыбенко совершенно не скрывал, что был освобожден из-под ареста под давлением вооруженного матросского отряда. Более того, он, вероятно, считал нормой такой стиль отношений между народным комиссаром и СНК. Он угрожал Совнаркому разоблачениями. Выступление Дыбенко в Самарском губисполкоме было полностью поддержано эсерами-максималистами, которые заявили о необходимости суда над всеми народными комиссарами. На вопрос меньшевика-интернационалиста Филиппа Яковлевича Рабиновича (1885–1937), «подчинится ли он решению губисполкома, если тот решит, что Дыбенко должен отправиться в распоряжение следственной комиссии», Дыбенко ответил: «В таком случае я подчиняюсь лишь силе».
Дыбенко превратился в неуправляемого политического лидера, что и решило его судьбу. Прежде всего следовало лишить Дыбенко и ему подобных вооруженной силы. 20 апреля 1918 г. газета «Рабочая и крестьянская Красная армия и флот» писала: «Окончательно решено в ближайшее время ликвидировать матросские отряды. На этом особенно настаивает морской комиссар Троцкий. Он представил доклад, в котором указывает, что флот реорганизуется на совершенно новых началах. Давно проведена демобилизация флота, а между тем по всей России существуют вооруженные группы матросов, считающие себя хозяевами флота и претендующие на руководство его судьбами. Помимо этого, под видом вооруженных матросов оперируют в настоящее время всевозможные преступные элементы. Некоторые меры ликвидации уже проводятся в настоящее время. У всех отрядов, не входящих в состав новой флотской организации, отбирается оружие. Отряды объявляются расформированными».
Остаются недостаточно проясненными обстоятельства того, почему Дыбенко прекратил сопротивление, как он был доставлен в Москву и как проходил суд над ним в 9–18 мая 1918 г., а также каково было его служебное положение в последующие несколько месяцев. Мы полагаем, что такой самобытный и энергичный человек, как Дыбенко, вряд ли подчинился добровольно.
На суде бывший наркоммор был оправдан. О внутреннем состоянии Дыбенко говорит запись в дневнике Коллонтай 16 января 1919 г.: «Еще далеко не залечилась рана от всего пережитого [им] во время суда». В тот же день в ее дневнике появилась и такая запись: «Странно, что я никогда не опасаюсь за его жизнь, у меня одна забота: чтобы он проявил себя дисциплинированным партийцем. Как бы опять чего-нибудь не натворил своей неукротимостью и чрезмерным усердием, а иногда и просто – как бы не наговорил глупостей». Представляется, что это суждение жены было очень верным.
Неслучайно впоследствии Дыбенко занимал анти-троцкистскую позицию. Как Дыбенко, так и Троцкий провалились на постах наркомов: один – морского, другой – иностранных дел, причем провал Троцкого был гораздо более громким и заметным, чем провал Дыбенко, но в дальнейшем их жизни сложились по-разному. Дыбенко был отдан под суд, а Троцкий сел на его место. У Дыбенко это явно вызывало раздражение. Причина столь разных судеб – в разной позиции, занятой по вопросу революционной войны, – Дыбенко стал одним из левых коммунистов, тогда как Троцкий в итоге оказался ближе к Ленину. Кроме того – и это важнее, – Троцкий взял курс, может быть даже слишком круто, на строительство регулярной армии, а Дыбенко был принципиальным сторонником добровольческой армии, построенной на революционной сознательности. Не следует трактовать конфликт сторонников регулярной и революционной армии упрощенно. Неизбежным следствием возобновления регулярной армии было широкое привлечение «старого» офицерства и генералитета, которые представляли политическую опасность для советской власти, что остро ощущали старые члены партии.
В августе Дыбенко уехал в Севастополь, где пытался вести подпольную работу в условиях немецкой оккупации. Довольно быстро он был арестован и обменян на группу немецких офицеров. Позднее, в Гражданскую войну, он командовал дивизией, причем одно время на правах бригад в его дивизию входили отряды Нестора Ивановича Махно (1888–1934) и Николая Александровича Григорьева (1885–1919), и у Дыбенко хватило твердости духа, чтобы подчинить себе этих вольных атаманов. Позднее Дыбенко сделал карьеру сухопутного военачальника, не связанного напрямую с политической деятельностью.
Таким образом русские матросы сыграли роль преторианцев революции.
Глава 7
Ледовый поход Балтийского флота
18 февраля 1918 г. немецкие и австро-венгерские войска, прервав перемирие, перешли в наступление по всему фронту, в том числе и в Прибалтике. Ревель – третья по важности база Балтийского флота после Гельсингфорса и Кронштадта – оказался под угрозой. У моряков была всего неделя на перевод кораблей в Гельсингфорс. 25 февраля Ревель был занят немецкими войсками.
