Этот лживый ответ надежно «прикрывал» командование флотом на случай возможной победы Временного правительства – их невозможно было обвинить в невыполнении приказания. Следует подчеркнуть, что такой стиль поведения – сознательный отказ от выполнения приказов, прикрытый глубоко продуманным ложным объяснением, – нетипичен для кадрового офицера. В этой ситуации Ренгартен выступает как типичный офицер, тогда как Щастный и Черкасский – как политические деятели, ведущие собственную игру.
Мнение окружающих о «хитрости» Щастного подтверждают и показания бывшего главного комиссара Балтийского флота Евгения Семеновича Блохина, данные 5 июня 1918 г.: «Я всегда докладывал, что он такой хитрый, что в его душу не влезешь». В. А. Белли, который осенью 1917 – весной 1918 г. был непосредственным подчиненным А. М. Щастного по штабу флота, писал о нем так: «Это был, несомненно, человек большого ума, благородства, широко образованный, с большой волей и энергией, большой русский патриот. Наряду со всеми этими качествами – с немалой хитрецой».
Когда в штабе флота было получено сообщение о падении Временного правительства, Развозов отреагировал так: «Комфлот заявил, что он стоит на прежней точке зрения исключительно военно-морских интересов». Другими словами, Развозов провозгласил политический нейтралитет штаба фронта, что само по себе являлось политической позицией.
В дневнике Ренгартена содержится запись, проливающая свет на состояние умов офицерства флота в те дни. 2 (15) ноября за завтраком у командующего флотом Развозова начальник штаба флота князь Черкасский при обсуждении положения офицеров и вопроса о том, не следует ли им подавать в отставку, сказал: «Зачем? Ведь это та же тога, в которую мы заворачиваемся, когда, ссылаясь на “спасение родины”, “сохранение фронта”, все отодвигаем и отодвигаем пределы… Это продолжается восемь месяцев, а предела все нет. Говорим: вот придет Ленин, тогда скажем: довольно… Пришел Ленин, и мы остались… Говорили: вот придет гражданская война, нам скажут – посылайте [на боевые операции] суда… и офицеры скажут: нет! довольно! на гражданскую войну мы не пойдем… И вот пришла гражданская война, мы прикрылись фиговым листком бумажных протестов и… корабли пошли в Петроград. Может быть только два решения: одеть котелки (то есть штатское платье. – К. Н.) и уйти или признаться в собственной подлости и продолжать катиться по наклонной плоскости во имя [получения жалованья] 20-го числа [каждого месяца] и пищи (все многоточия в цитате принадлежат Ренгартену. – К. Н.)».
В целом офицеры штаба Балтийского флота и Щастный вместе с ними ожидали Учредительного собрания (которое первоначально было назначено на 28 ноября (11 декабря)), полагая, что оно наведет порядок в стране и создаст власть, которой можно будет беспрекословно подчиниться. А пока следует ждать и терпеть, не отдавая флот целиком в руки большевиков. Вероятно, они считали, что большевики не смогут «подобрать ключи» к офицерству. Однако лидеры флотских большевиков, прежде всего Дыбенко, хорошо почувствовали слабое место офицерского состава. По словам Ренгартена, «один из характерных штрихов революционной тактики: Разговор по юзу (буквопечатающий телеграфный аппарат. – К. Н.) между Дыбенко (в Петрограде) и председателем ЦКБФ (в Гельсингфорсе). Говорят о возможности, что офицеры не будут подчиняться большевистской власти. Дыбенко замечает: “…Офицеров можно отпустить, но не в резерв, а… матросами, в кочегарку!.. а от тех, что теперь в резерве – отобрать жалованье!..” (все многоточия в цитате принадлежат Ренгартену. – К. Н.)».
Впрочем, внешне все обстояло достаточно корректно. Так, 25 октября (7 ноября) «ком[андующий] флотом был принят (в Центробалте. – К. Н.) весьма предупредительно, были внимательно выслушаны его решительные протесты против посылки миноносцев в Петроград (для участия в Октябрьском вооруженном восстании. – К. Н.) – [это] не возымело действия; он подчеркнул, что не желает давать вооруженной силы ни правительству, ни его противникам… и собрание единогласным голосованием подтвердило, что миноносцы должны быть посланы. Комфлоту было заявлено, что, если власть будет взята Советами, в жизнь войдет выборное начало, и его, Развозова, обязательно выберут командующим флотом. Развозов ответил, что отказывается», – тем не менее, как говорилось ранее, Развозов остался на посту командующего.
«Страшный» Дыбенко тогда тоже выглядел довольно мирно. Как раз в день Октябрьского вооруженного восстания он появился в штабе флота, как писал Ренгартен, «высокий, плотный мужчина с пышной копной волос на голове, с черной бородой и благообразными чертами лица; одет в серую куртку, в руках мягкая широкополая шляпа: держит себя скромно, вежливо, уверен в себе».
Дыбенко и другие большевики смогли найти офицеров, которые сразу перешли на сторону новой власти. Так, капитан 1-го ранга Модест Васильевич Иванов, ставший товарищем морского министра, получил чин контр-адмирала от 1-го Всероссийского съезда моряков военного флота в ноябре 1917 г. Кстати, в названии его должности нет опечатки. Действительно, в первые недели работы Совета народных комиссаров продолжала существовать должность товарища морского министра, при том что вместо военного и морского министров был триумвират Дыбенко (отвечал за флот), Антонова-Овсеенко (отвечал за армию) и Крыленко (исполнял должность Верховного главнокомандующего).
Вновь назначенный товарищ морского министра Иванов 8 (21) ноября 1917 г. приехал в Гельсингфорс. В штабе флота его приезд явился поводом для коллективного ухода в отставку. Щастный снова оказался «генератором идей» – он предложил «сделать это торжественнее: пусть на большом собрании флагманов Модест Иванов продекламирует (так! – К. Н.) свои взгляды и намерения… ему можно будет отвечать соответственной отповедью и заявить после этого о своем уходе». В тот же день в штабе Иванов якобы сказал, «что войдет в новое правительство в качестве морского министра, что он идет с большевиками из любви к офицерам, желая своим влиянием спасти офицеров от ожидающих их бедствий, до безработицы включительно; что правительство в вопросе о мире не может действовать иначе, ибо доподлинно известно, что армия с наступлением зимы все равно ушла бы домой. Правительство своим шагом хочет удержать армии в порядке (!?) и придать планомерный характер (??) эвакуации». Вопросительные и восклицательные знаки в скобках в этой цитате принадлежат Ренгартену.
Все же 20 ноября (3 декабря) 1917 г. на заседании Центробалта состоялось формальное и неискреннее примирение Развозова (оставшегося командующим флотом) и Иванова. Таким образом, штаб флота формально признал советское правительство. В тот же день на заседании Центробалта было внесено предложение произвести Развозова в вице-адмиралы, но этого так и не произошло в связи со снятием адмирала с поста командующего Балтийским флотом 5 (18) декабря того же года. Таким образом, новое революционное руководство было готово пойти не только на признание старого, но и на оплату услуг военных специалистов традиционной валютой – повышением в чинах.
Несомненно, Щастный разделял антисоветские симпатии офицеров штаба, среди которых он был своим, но он не выступал активно на их совещаниях и не попал в данном контексте на страницы дневника Ренгартена – нашего главного источника о положении дел в штабе Балтфлота в те дни.
