– Почему бы и нет? – сказал он. – Предложение хорошее. Давайте отобедаем.
Вслед за полковником Лев поднялся на третий этаж тюремного здания и вошел в кабинет начальника СИЗО. В комнате отдыха, соседней с кабинетом, уже был накрыт стол, уставленный закусками. Бросив на него взгляд, Лев ощутил подъем аппетита. Тут были и икра, и селедка с луком, и запотевший графинчик, обложенный льдом. В комнате витали соблазнительные запахи.
– Садитесь, Лев Иванович, устраивайтесь поудобнее, – пригласил его начальник СИЗО. – Вот нам сейчас борща нальют… Вы не против борща? Хорошо, что не против. Кстати, заключенным сегодня на обед тоже давали борщ. Не стану вас обманывать, утверждать, что борщ у них в тарелках был такой же, как у нас с вами. Нет, там он не такой наваристый, но вполне съедобный. Вон, на соседнем столе кастрюлька как раз с борщом из общей столовой. Если хотите, можете попробовать. И второе там есть – гречневая каша с мясом. Вот, гляньте. – Сачко подошел к столу, открыл крышку одной кастрюльки, другой. Судя по запаху и виду, пища заключенных была вполне съедобной. – У меня в изоляторе люди получают вполне здоровое питание, – резюмировал он. – Все нормы соблюдаются.
– Однако вы решили кормить гостя не пищей с общего стола, а специально приготовленной, – заметил Гуров.
– Да, Лев Иванович, именно так, – кивнул Сачко. – К чему лицемерить? Мы с вами взрослые люди, понимаем, что времена уравниловки и какого-то аскетизма прошли. На каше мускулы не нарастишь. А мне нужно, чтобы у меня в охране служили физически крепкие люди, готовые, если потребуется, дать отпор любым преступным посягательствам. Впрочем, что это я все о деле? О деле вы с вами успеем еще поговорить. Давайте я пока разолью по стопочке, и приступим.
– Приступить я не против, а вот стопочку отложим до другого раза, – покачал головой Гуров. – Работе может помешать, а я сегодня допоздна работать собираюсь.
– Нет так нет, – легко согласился Сачко, делая знак двум женщинам, выполнявшим обязанности официанток. Запотевший графинчик вместе со стопками тут же исчез со стола. – Я понимаю вашу позицию. Понимаю и разделяю. Работа должна оставаться на первом месте. У вас, видимо, всегда так. И у меня тоже так. У меня на работе полный порядок! Да вы сами сможете убедиться. После обеда я предлагаю пройтись вместе по изолятору. Проведу вас по всем камерам, всем помещениям. У меня нет секретов ни от общественности, ни уж тем более от коллег. Но сначала еда. – И он, подавая пример, первым погрузил ложку в борщ.
Следующие полчаса были только краткие фразы, выражавшие предложение различных блюд, и столь же краткие восклицания гостя с выражением одобрения и даже восторга. Еда у полковника Сачко действительно оказалась отменного качества; Гуров давно не ел так вкусно. Наконец с едой было покончено, им подали чай с медом, и Сачко спросил:
– Удовлетворите мое любопытство, Лев Иванович, что же все-таки вас ко мне привело?
– Ну, Геннадий Виленович, вы со мной откровенно, и я с вами так же себя поведу, – ответил Гуров. – Не стану скрывать, мне кое-кто говорил, что у вас созданы очень суровые условия для некоторых представителей бизнеса. Что будто бы у них в вашем СИЗО вымогают огромные суммы денег. А те, кто не хочет расставаться с деньгами, плохо кончают. Что было несколько смертей заключенных. И поэтому художник Артюхов изобразил вас на своей картине как одного из участников раздела здешней собственности.
Начальник СИЗО бросил на гостя быстрый взгляд и произнес:
– Что ж, Лев Иванович, спасибо за откровенность. Один умный человек как-то сказал мне, что в нашем деле, то есть в охране правопорядка, откровенность – вещь крайне редкая, как крупный жемчуг на морском дне. И надо ее ценить. Я ценю. И на ваши откровенные слова отвечу так же честно. У меня, конечно, не курорт. Но никаких «пресс-камер», никаких застенков нет. У меня заключенных не бьют и не пытают. Вот вы сами пройдете по камерам, побываете в карцере, увидите заключенных, сами составите собственное мнение. А что касается смертей… Да, это вещь крайне неприятная. Но ведь в изолятор попадают люди с разным состоянием здоровья. У некоторых бывают крайне запущенные заболевания. А наши тюремные врачи не всегда умеют их распознать. Отсюда и случаи летального исхода. Но каждый такой случай подвергается тщательному расследованию.
– И ничего сомнительного? – спросил Гуров. – Нигде нет вины персонала?
– В каждом таком случае было проведено самое тщательное расследование, – заявил Сачко. – Вина персонала нигде не установлена.
– А как обстоит дело с числом заключенных? – продолжал допытываться Гуров. – На тесноту не жалуетесь?
– Нет, что вы! – воскликнул начальник СИЗО. – У нас не тесно. После того как ввели в эксплуатацию новый корпус, стало даже просторно. Вообще, у нас, я считаю, одна из лучших тюрем в России. Регулярные прогулки, есть неплохая библиотека… Да вы сами все увидите. Ну что, вы готовы совершить небольшую экскурсию?
– Почему бы нет? – пожал плечами Гуров. – Идемте.
Начальник СИЗО сначала повел гостя в старый корпус, показал камеры, доставшиеся ему от прошлого века. Здесь тоже сделали ремонт, в камерах оборудовали новенькие туалеты, умывальники. Но особой гордостью Сачко был новый корпус. В нем вообще все выглядело как в гостинице – скромной, но все же гостинице.
Посетителей встречали выстроившиеся вдоль стен обитатели камер. Каждый раз Сачко спрашивал, нет ли у них жалоб на условия содержания, и каждый раз следовал отрицательный ответ. Что касается наполняемости тюрьмы, то действительно бросалось в глаза обилие свободных мест. Гуров прикинул, и у него получилось, что в СИЗО не хватает примерно 50–60 заключенных. Правда, Сачко заметил, что сейчас, в середине дня, некоторые обитатели тюрьмы находятся на допросах у следователей, а некоторые в судах. Но все равно получалось, что много мест пустует.
Под конец они вернулись в центральный корпус, туда, где находился кабинет самого Сачко. Здесь пустовало особенно много мест. Миновав две камеры, в которых вообще никого не было, зашли в третью, в которой находились двое заключенных. Один, молодой парень, обвинялся по статье 228 – в хранении наркотиков. Другой, мужчина лет сорока, был обвинен в коммерческом подкупе и неуплате налогов.
У Гурова за время пребывания в камере сложилось впечатление, что этот сорокалетний что-то хочет ему сказать. Хочет, но не решается. Поэтому сыщик не спешил уходить. Все стоял, задавал всякие посторонние вопросы. И, наконец, спросил:
– Так что, никто не хочет мне ничего сказать? Вот так, напрямую?
Тут обвиняемый в неуплате налогов шагнул вперед и произнес:
– Почему же никто не хочет? Может быть, кто-то и хочет!
Вдруг он поднял взгляд и посмотрел через плечо Гурова. Там стоял начальник СИЗО. И, как видно, тот подал какой-то знак, или заключенного внушил вид тюремного начальника, но он внезапно запнулся и промямлил:
– Хотя нет, это я так… Ничего я не хочу сказать… Всем довольны, всего хватает… Условия содержания хорошие…
