В комнате пахло соляркой – Кеша чистил трофейный пистолет.
– Ты мой револьвер потерял, я тогда этот возьму, – сказал он Сашке. – А ещё Шиз с тобой хотел поговорить. О душе, понял? Он и со мной говорил, всегда под руку, а потом я его послал, потому что однажды микросхему из-за него загубил. Толку-то от его разговоров…
К командору Сашка пошёл только вечером. Весь день он провалялся на топчане, стараясь ни о чём не думать и не слушать, как Кеша что-то бубнит себе под нос. Но мысли о душе и без Шиза лезли в голову. Даже не мысли, а их смутные обрывки: чувствуешь, будто что-то не так, а что – непонятно. И копаешься, копаешься в себе с надеждой определить и устранить этот источник боли. Ныло внутри ничуть не меньше, чем вчера.
Наконец Кеша стал разогревать на примусе тушёнку, а Сашку погнал к Олегу за водой. Олега дома не оказалось, зато дверь в комнату Шиза была приотворена, и Сашка решил, что надо всё-таки зайти. Вдруг командор хотел с ним разобраться по поводу сегодняшней драки. Тогда не прийти – значит признать, что виноват…
В комнате командора было много странных вещиц непонятного назначения: развешанные по закопчённым стенам колокольчики, картинки в деревянных рамочках, плетёная циновка на стене возле одного из топчанов. Этот топчан был покрыт разноцветным лоскутным одеялом. Второй – пустой, деревянный. На полу мелом выведен небольшой круг, а по его краям прилеплены тонкие стеариновые свечки. Внутри круга лежала толстая книга в плотном коричневом переплёте. Сам Шиз сидел на подоконнике и смотрел в распахнутое окно.
Сашка аккуратно перешагнул круг, стараясь ничего не задеть и не нарушить.
– Командор…
– Наконец-то ты пришёл, – сказал Шиз, не поворачиваясь. – Я хотел кое-что показать тебе. Подойди.
Сашка приблизился к Шизу и опасливо посмотрел на него. Лицо Витьки было худым, в темноте похожим на череп с пустыми чёрными глазницами. К тому же влетающий в окно дождь, казалось, абсолютно его не задевает. Шиз сидел ровно, вглядываясь вдаль.
– Отсюда очень хорошо виден мир, – сказал командор чуть слышно. – Погляди сам, это важно.
Сашка выглянул в окно. В сумерках можно было рассмотреть несколько соседних этажек да трубы расположенного в паре кварталов отсюда завода. Сашка пожал плечами.
– Ничего не понял, – кивнул Шиз. – Это не удивительно. Ты никогда не смотрел на мир раньше. Даже вполглаза. А зря. Мы с тобой в редком месте. Тут легко достичь просветления. В городе нет, а здесь – где угодно. Человек тут становится свободным от всей дурной морали. А истинно свободный человек чем-то сродни Богу. Ты знаешь, что есть Бог?
Сашка помотал головой.
– Немногие уже помнят это слово. Беда… Но сейчас я говорю не о том. Мне жаль тебя. Ты не понимаешь, что делаешь. Ты делаешь что-то не ради своей души, а потому, что так получилось. Ты не духовен…
Шиз замолчал, как будто потерял всякий интерес к разговору. Сашка стоял рядом и не знал, как быть: можно уже считать беседу законченной или нет.
– Ты хотел сбежать отсюда? Хотел в центр? – вдруг спросил Шиз. – Зря. Этим ничего не изменишь. От себя не уйдёшь. А кто ты есть, ты понял вчера и сегодня. Тобой управляет чёрный разум.
– Никто мной не управляет, – отмахнулся Сашка. – А уйти я и правда хотел, ушёл бы, если бы можно было…
– А зачем?
– Там город, – немного подумав, сказал Сашка. – Там мама. И дома там целые.
– Дома, – Шиз не то хрюкнул, не то усмехнулся. – Дома – это мир? Так разве? Ну ты глупый! Развалины – чушь. Мир – это души! Когда крошится камень – это ерунда. Когда крошатся души – конец. Хорошо, если ты поймёшь…
Сашка молчал. Никогда не доводилось ему слушать таких версий сущности мира.
– Иди, – наконец разрешил Шиз. – Ты несёшь беду. Себе и другим. Ты здесь навечно. Но я буду молиться за тебя…
7
Ночью, ворочаясь в холодной комнате, Сашка вспоминал слова Шиза. Он не хотел их вспоминать. Но они то ли во сне, то ли наяву всплывали и навязчиво лезли в голову: «ты здесь навечно», «ты несёшь беду», «мир – это души». И сам Витька будто стоял рядом и улыбался своей странной улыбкой. Это было страшно, и, как только в комнате начало светлеть, Сашка уселся на Кешин топчан, похлопал соседа по плечу и спросил:
– Слушай, а почему Воронцов – командор? Он же больной на голову, мало ли…
– Командор он по блату, – сонно отозвался Кеша, – у него какой-то родственник – начальник. Да он и сам с образованием: два года на философа учился в университете.
– Так чего его сюда-то принесло?
– С больных мозгов, чего ещё! И вообще, сдался он тебе среди ночи, старикашка наш…
– Старикашка?
– Ну да. Тут до восемнадцати редко доживают, – уже более внятно объяснил Кеша. – Олег дотянул, потому что умный, а Шиз – потому что дурак. Не соображать ничего – оно легче. И это, если ты так уж замёрз, ложись вот рядом. Подрыхнем ещё, а потом пойдём тебе тряпки покупать, а то проснусь как-нибудь, а вместо тебя застывший труп. Знаешь, как противно рядом с трупаком спать!
К падальщикам за Сашкой и Кешей увязался Хнык – замурзанный пацан, живущий в одной комнате с Олегом. Он хотел выменять себе перочинный ножик и тёплые носки. Для обмена Хнык припас чекушку самогона, которую спёр у бабульки на окраинном рынке.
Днём северный ветер разогнал тучи, и температура упала ниже нуля. Ребята ёжились, дышали на руки, стараясь хоть как-то согреться. Кеша беспрестанно болтал. Все его истории были о происшествиях в соседних этажках и варьировались от трагичных до скабрёзных. Хнык шёл молча. Высказался он только один раз, заискивающе заглядывая Сашке в лицо своими жёлтыми в тёмную крапинку глазами. Ещё в первый день Сашка решил, что Хныковы глаза напоминают спитой чай. Сейчас взгляд Хныка показался щенячьим.
– Ты круто стреляешь, – сказал Хнык. – Из пистолета – и в лоб сразу. Так не все могут. Я бы испугался.
– Это оттого, – вмешался Кеша, – что он в Корпусе учился. Там место крутое: и стрелять научат, и драться…
– Я тоже драться учился, когда маленький был, – обрадовался новому повороту разговора Хнык. – У меня дядька был, его, как меня, Костей звали, так он классно дрался и меня научил всяким приёмам.
– Не свисти, – усмехнулся Кеша, – у тебя один приём. Как бить тебя, так ноешь: «Пожалейте сироту». Ты, Сашка, не поверишь, он один раз тётку обокрал в центре, его мужики поймали. Только отпинать – а он как разнылся, так эта дура его сама отпустила, да ещё и жрачки дала на дорогу.
– Она меня усыновить хотела, – Хнык мечтательно вздохнул. – Но без документов трудно.
– Тебя – усыновить?! – Кеша громко рассмеялся. – Ой, я умираю! Сыночек Хнык! Мамина курочка!
– Ну и не верьте! – не обиделся Хнык. – Мне и здесь хорошо. Так я и пошёл к этой тётке! Да в центре только придурки живут!
