На мешках в подъезде высотки лежал Гога, парень из бригады Уксуса.
– Присаживайся, – сказал он добродушно. – Я слышал, ты своего угрохал? Бывает.
Сашка молча сел.
– Хочешь выпить? – участливо спросил Гога. – Когда холодно и погано – лучше выпить. – Гога достал из брезентовой куртки с надписью «ANARCHIA» початую бутыль. – Трофейная бормотуха. Может, проглотить трудно, зато потом ништяк, – пояснил он, разливая в маленькие деревянные стаканы противно пахнущую жидкость. – Наш командор разрешает греться, он правильный. Ну, давай за нас.
Бормотуха оказалась тошнотворно гадкой на вкус и обожгла горло. Сашка, сделав несколько глотков, закашлялся, на глазах выступили слёзы.
– Ну-ну, не кашляй. Мочишь пацанов профессионально, косорыловку тоже надо пить по-штурмовому. Мы не хипаны какие, а настоящие волки развалин. Понял? Мы теперь хозяева.
Они помолчали. Гога оценивающе посмотрел в бутылку, быстро отхлебнул из горла и спрятал её обратно в куртку.
– Но ты Лёвку всё же реально уделал. Ваши парни, что его хоронить уносили, чуть не обрыгались. А этот, в шлеме, Кеша, сразу с копыт свалился… Глотай ещё…
Бормотуха очень быстро дошла до Сашки. Руки стали непослушными, по ногам побежали мурашки.
– Я ведь не хотел убивать, – схватил он Гогу за рукав. – Он пацана застрелил. В упор, из автомата. Тот ему ничего не делал, просил не стрелять!
– Это же боёвка, – спокойно сказал парень. – На боёвке можно. А ты не прав. Тем более Лёвка нарковал. Он бы и сам сдох от передоза. Просто тебе Лёвка не нравился… Вот если я тебе сейчас не понравлюсь, ты меня убьёшь?
– Не знаю.
– Ну и дурак.
Сашка слабо покрутил головой: стены вокруг расплывались, потолок покачивался. Показалось, будто мешки плавно стекают куда-то вниз. Гога продолжал говорить что-то о том, что своих мочить нельзя, иначе никаких своих не напасёшься, что у Сашки теперь будут проблемы с начальством. Потом откуда-то из темноты появились Олег с Волком, за ними маячил бледный Кеша.
– Никак ты? – мрачно спросил Волк.
– А мы тебя искали, – добавил Олег. – Подлянку ты нам сделал. Убил своего и смылся. Да ещё автомат кинул. Мы еле от спецуры отвертелись. Сдать бы тебя им…
Волк подошёл к Сашке и, схватив за грудки, рывком поставил его на ноги.
– Ты долбаный псих, твой дом – дурка! Чего ты вообще вернулся? Думаешь, опять простим? Шёл бы к предкам. Кто там они у тебя: алкоголики, наркоши, шизики?
– Заткнись! – сказал Сашка. – Не смей говорить так про моих родителей. Они хорошие люди. А ты… А вы все – убийцы, просто убийцы. Никакие не солдаты…
– Чё? – переспросил Олег.
– Мальчик считает, – пояснил ему Волк, – что мы быдло, а он не такой. Чистый и белый. А я ещё с ним нормально говорил.
Он разжал пальцы, и Сашка, не удержавшись на ногах, упал на мешки.
– Ты, пацан, не понимаешь, на что нарываешься, – Олег сильно ударил Сашку ногой в грудь. – Тебя всей бригадой пинать надо…
Дыхание у Сашки перехватило. «Пусть убьют», – подумал он. Олег бил его, стараясь попасть в живот, а Сашка почти не закрывался.
– Ладно, Олег, хватит, – донёсся наконец голос Волка, – сдохнет ещё. Хватит Лёвы.
Волк и Олег ушли, остались Кеша и Гога. Сашка лежал, желая только одного – умереть. Болело всё, особенно живот, куда так старательно метил Олег.
– Легко отделался, – сказал Гога. – Уксус бы точно убил.
– Пойдём, Санёк, в комнату, – вздохнул Кеша, всё это время стоявший в стороне. – Ты подняться можешь?
Сашка молчал. Тогда Кеша с Гогой с трудом подняли его.
– Там рюкзак, – прошептал Сашка.
Кеша, ухватив одной рукой рюкзак, другой придерживая Сашку, поковылял по лестнице.
– Ты правильно сделал, – сказал он. – Если бы ты тоже на них полез, убили бы точно, а синяки заживут, куда они денутся!
«Лев Линдман» – среди чёрных и цветных пятен разглядел Сашка надпись на стене рядом с их квартирой. Рядом почудилась другая: «Александр Ерхов». Потом надпись исчезла, слившись с беспорядочными серыми пятнами…
– Всё нормально, – послышался голос Кеши. – Это Олег сгоряча. Потом остынет, и всё будет как раньше. Тебе повезло, что по лицу не били. Мне вон Олег как в глаз засветил, так я несколько дней плохо видел!
«У них это нормально. То есть не у них, а у нас, – Сашка укрылся своим простреленным одеялом. – Почему я думаю о них со стороны? Теперь я – тоже они. И бежать мне больше некуда…»
15
Дальше события воспринимались кусками. Неподалёку сидел Кеша и невнятно что-то бубнил. Сашке это казалось важным, но различить слова он не мог. Изо всех сил прислушиваясь, он улавливал только обрывки фраз, слов, которые рассыпáлись, словно упавшая колода карт. «Консервы, деньги, одежда, продал» – носилось в воздухе. Приходили парни из их бригады и из соседней: кто погреться, кто поболтать с Кешей. Говорили они тоже непонятно и долго… Всё внутри Сашки болело, и он лежал, боясь пошевелиться. Он бы рад был уснуть, потерять сознание, умереть… Только не так-то это просто… Вспомнился мальчишка на заплёванном полу хранилища. Мальчишка, который из-за Лёвы никогда не вырастет. Вспомнился Лёва, который теперь никогда не станет настоящим солдатом. И вдруг стало так жалко… Жалко мальчика, жалко себя, жалко даже Лёву. Словно они были друзьями, прожили много лет рядом, а теперь Сашка совершил немыслимое предательство… Нет, Лёва был враг. Озлобленный, несправедливый человечишка. Он наслаждался чужой смертью. Так почему же Сашке жаль его? Почему Сашка уверен, что Лёва должен был жить? Все должны были жить: Лёва, Сашка, тот мальчишка, старик сторож… А остался только Сашка. Почему? Зачем? Надо было узнать это у кого-то. Найти того, кто всё объяснит…
– Где он? – спросил Сашка у Кеши.
– Кто?
И Сашка больше не задавал вопросов. Он всё понял. Никто ему ничего не объяснит. Он всё должен понять сам. Понять, что лишил человека жизни. Даже двоих – ещё застрелил того падальщика. Нет, троих: не смог спасти малолетнего мальчишку… Нет, четверых… Мама тоже умерла из-за него… И тогда он заплакал. Не мог сдержаться и ревел в голос. Сквозь слёзы в сознание пробивался Кеша с идиотским: «Всё нормально. Не плачь, Санёк…» Потом появился Витька, как и всегда, со свечой в руке. И как всегда равнодушно сказал:
– Ты не умер, дух. Ты приносишь несчастье, разве я был не прав? Молчишь? Молчание помогает нам мыслить о вечном. Стодневное молчание даёт просветление. Нужно только говорить «ом…»
Витька был самым нормальным среди всех. Витька единственный не казался сейчас идиотом. Такая простая и эффективная месть миру – наплевать на него. И тогда мир исчезнет…
– …И тогда дух обретёт силу.
– Я хочу умереть, – сказал Сашка Шизу.
