– Ромео, – фыркнул Сашка.
– Это ты ругаешься?
– Да нет, так в одной книге звали влюблённого идиота. Не веришь – у Макса спроси.
– Не, я верю, – Кеша подумал. – Ну и что с этим Ромео случилось?
– Помер, – серьёзно сказал Сашка.
– Помер? – Кеша подбросил в мангал картонок. – Не, тогда не про меня книга. А Кате мы сейчас нужны. Ты вот не пошёл в тот раз, а зря. Знаешь, мать у неё плачет всё время. Говорит, сына убили, мужа убили, зачем жить теперь. Кате-то всё это слушать приходится. Ты бы пришёл, хоть отвлёк…
После бани парни сидели у мангала, приглядывая, чтобы не загорелась развешанная над ним одежда. В комнате было тепло. Кроме Сашки и Кеши с Юрой сюда пришли Пёс и даже Шиз со своим чайником.
– Слушай, Сань, – спросил вдруг Кеша тихо. – Я в бане посмотрел… Чего у тебя на вене синяк такой? Ты чё, кололся?
– Кровь сдавал за деньги, – отмахнулся Сашка.
– Фу! А я как увидел, думал, ты уже наркуешь. А чё, много платят?
– Мало.
– Ну и не сдавай больше! Лучше чего-нибудь спереть и продать, так здоровье не портится.
– Не буду, – Сашка смотрел в огонь, и ему казалось, что у него начинается новая жизнь.
– Ну что, опять послушаем нашего сексуально озабоченного приятеля? – спросил Пёс. – Или Ерхов опишет нам чёртиков, которых ловил всё это время?
– Отвали от него, – сказал Кеша.
Пёс пожал плечами:
– Ну тогда ты, Камасутра, может, что-нибудь на своей домбре сыграешь? А то принёс, она у меня в комнате так и валяется.
– Это не домбра, это балалайка, – Юра, надувшись, вышел и вернулся с необычным инструментом. Сашка никогда раньше не видел таких. Балалайка была вся в надписях: «Тащусь от Юрика», «Вован, 10 мая», «Штурмовики – лучшие». Рощик побренькал немного и вдруг запел дурным голосом:
Дует ветер с севера,
а потом и с юга.
Приходи ко мне скорее,
голая подруга!
– Пошлость не украшает страдальца, – сказал Витька и вышел.
Юра, не расслышав Витькиных слов, проорал под треньканье ещё о дятлах, коне в пиджаке, бабах в озере и рояле. Потом отбросил свой инструмент и, гордо посмотрев на парней, осведомился:
– Ну и как?
– Впечатляет, – не без ехидства заметил Пёс.
Сашка поморщился: Юрино пение не вызвало у него ничего, кроме нового приступа головной боли. Парни ещё долго трепались, пили чай. Сашка немножко посидел со всеми, а потом тихо убрался к себе на топчан.
26
Два следующих дня он провёл в полусне, вставая только чтобы поесть да набрать в кружку воды. Пить хотелось постоянно, голова была тяжёлая, кидало то в жар, то в холод. Пёс сказал, что так и должно быть. И теперь главное – сдержаться и не покупать опохмелку. Сашка сдерживался. Кеша смотрел на мучения приятеля с сочувствием, но не переставал напоминать, что Сашка сам виноват и сам себе такую жизнь устроил. А утром третьего дня наконец не выдержал:
– Ну всё, хватит бока отлёживать, давай со мной к Кате! Имей совесть. Девчонка спрашивает про него постоянно, а он развалился здесь и не почешется!
– Ладно, я уже иду. Не ворчи.
– Заворчишь тут, – Кеша поправил шлем. – Валяешься мертвяком, что есть ты, что нет! Вставай, умывайся да форму надень, в ней ты на человека больше похож.
– А что, Катька будет парад принимать? – огрызнулся Сашка, но форму достал и принялся натягивать. – Командуешь тут, лучше бы пожрать дал.
– Некогда, у Кати поешь, – сказал Кеша. – А то автобус уйдёт, топай с тобой потом по грязи.
– Да фиг с ней, со жрачкой, я курить хочу дико, – признался Сашка. – Только у меня денег нет. Купи в долг.
– Куплю, только шевелись активней.
Город со всех сторон обложило грязно-серыми непроницаемыми тучами. Они казались настолько тяжёлыми, что упади – раздавили бы всё на земле. Южный сырой ветер пытался их разогнать, но тучи нисколько не двигались. С крыш высоток капало, снег потемнел, раскис. Кеша и Сашка подошли к остановке. Кеша купил махорки, газетный листок и коробок спичек. Подошёл автобус. Сашка с Кешей сели на самую лучшую скамейку, прогнав сопливого штурмовика, похожего на Хныка. Автобус, скрипя, повёз их с окраины в центр.
В центре, где Сашка не был, казалось, целую вечность, стояли те же дома, те же деревья. Только вот прохожие теперь почтительно расступались, будто и не они когда-то смотрели на штурмовиков с презрением. Правда, раньше это были лощёные, самоуверенные горожане, а сейчас словно выцвели, лишились своей уверенности. Они больше не вызывали зависти – разве что жалость. Горожане были слабы, не воевали, не знали, что такое смерть, никогда не ходили в подвалы, набитые смертью, и не бросали смерть в грузовики. Они жили спокойной размеренной жизнью: рабочие, охранники, врачи, учителя, бездельники… Кто-то когда-то успел рассказать им, что на войне воюют солдаты, которых убивают. И ещё – что солдат нужно уважать. Поэтому и смотрели горожане на Кешу и Сашку теперь по-другому, с почтением.
Кеша шёл молча, спрятав руки в карманы своей танкистской куртки. Сашка бестолково улыбался каждому прохожему. Кеша поглядывал на него удивлённо, не понимая причины такого веселья. А Сашка и сам только минуту назад понял, что начал себя уважать. В конце концов, штурмовик он или нет – не так важно. Важно, что воевал. Важно, что они недавно победили. И то, что он не годится в военные, было неправдой, было просто давней слабостью. Он ведь выжил. Выжил в таких условиях, которые его давним знакомым по Корпусу и не снились.
– Ты хоть у Катиного дома не дыми, – попросил Кеша. – Ей курящие мужики не нравятся.
Сашка дёрнул плечом.
– А я к ней и не клеюсь.
– Ну и дурак, – Кеша вздохнул.
Сашке стало смешно. Так всегда: когда Кеше нечего сказать, он говорит, что Сашка – дурак…
Катя заметила их в окошко и выбежала на крыльцо. Она очень изменилась с тех пор, как Сашка её видел, – лицо осунулось и потемнело. Сейчас Катя стояла на крыльце и всматривалась в Сашку, будто он тоже стал вдруг незнакомым.
– Простынешь, – первым нарушил молчание Кеша. Тут и Сашка обратил внимание, что одета она легко: в сиреневую рубашку и штаны военного образца, перешитые из формы. А на голове у неё чёрный вязаный платок. Всё это смотрелось на ней нелепо и даже безобразно…
– Я тебя ждала, – сказала Катя, глядя, как Сашка бросает в лужу окурок.
– Вот мы с Кешей и пришли, – выдавил он наконец. – Пойдём, а то правда простынешь.
– Я тебя ждала, – повторила Катя, – я боялась, что ты погиб, а Кеша мне врёт… Я так боялась…
Она шагнула с крыльца, прижалась к Сашке и заревела.
– Скотина, довёл девчонку, – пробормотал Кеша чуть слышно.
