Сашка стоял, чувствуя себя теперь действительно последней свиньёй. Всё, на что его хватило, это неуклюже обнять Катю одной рукой, а другой отчаянно делать знаки Кеше: мол, придумай что-нибудь. Кеша потоптался рядом, потом стал оттаскивать Катю от Сашки, подталкивать к двери.
– Иди, иди, на улице холодно, мы тоже зайдём. Мы тебе помочь пришли, если надо чего. Что ты сейчас делаешь? Что ты делала, пока нас не было?
Катя вытирала слёзы и продолжала реветь. Потом сообразила, что от неё требуется.
– Я… Мы с мамой потолок белили…
– Чего? – удивился Кеша.
– Папа… Когда уезжал, сказал: вернётся – будет делать в их с мамой комнате ремонт… Краску купил. Мама говорит: раз папа хотел, надо сделать…
– Конечно, надо, – Сашка наконец вышел из ступора. – Мы поможем. Верно, Кеша?
– Верно, я этих потолков перебелил, – обрадованно заговорил Кеша, – и дома, и в школе поселковой, и в казарме. Я умею!
– Мы уже побелили, – вздохнула Катя, успокаиваясь, – надо ещё покрасить пол.
Сашка повесил форменную куртку на крючок, снял свитер, чтобы не испачкать краской, и пошёл за Катей в комнату, где до этого не был. Там приятно пахло извёсткой, а тяжёлая люстра со стеклянными сосульками по ободку была кое-где в белых потёках. В углу стоял шкаф с приклеенным к нему календарём, рядом – стремянка. Вдоль другой стены – письменный стол, застеленный клеёнкой, и диван, сложенный, чтобы занимать меньше места и не мешать ремонту. Ещё в комнате стояла деревянная этажерка – точно такая же, какая была у Олега с Хныком. Катина мама сидела на табурете у окна, опустив руку с кистью, с которой редкими каплями срывалась известь.
– Здравствуйте, Вера Ивановна, – сказал Сашка, – мы пришли вам помогать. Что нам делать?
Катина мама не ответила, зато ответил Кеша:
– Надо вымыть пол, а потом, как подсохнет, красить. Кать, вы краску размешали?
Катя помотала головой.
– Найди мне палку, что ли, какую, – продолжил Кеша, – а Ерхову ведро с тряпкой дай.
Сашка даже обрадовался тому, что Кеша принялся руководить. Ему оставалось только выполнять команды. Это, как оказалось, избавляло от мыслей и значительно облегчало существование. Он взял у Кати ведро и начал возить тряпкой по половицам. Когда он приблизился к окну, Катина мама вдруг взяла его за плечо и повернула к себе.
– Ты ведь там был. На Южном.
Сашка кивнул.
– Ты не видел Гришу? Вы там не встретились?
– Нет, – сказал Сашка, отворачиваясь и вновь принимаясь тереть пол.
– Жалко. Он очень хотел с тобой поговорить. Он хотел, чтобы ты остался у нас, а ты ушёл.
Сашка молчал.
– Привезли уже в запаянном гробу и поглядеть не дали, – вдруг сказала Вера Ивановна. – А если ошибка? Так ведь бывает. Ошибка, а человек живой. Может, раненый, может, без памяти или в плену. Ведь я не видела его мёртвым. Почему он не может быть живым?
Сашка замер. Краев был мёртв, и это было точно, но ведь нельзя это сказать сейчас, вслух. Сказать вот этой женщине, которая спасла Сашке жизнь. Про взрыв, который погубил её мужа, про то, почему гроб запаяли…
– Бывают и ошибки, – кое-как выговорил Сашка. – Я схожу воду поменяю.
Он вышел на крыльцо, выплеснул воду из ведра. Почему-то намокли глаза, и Сашка часто заморгал, чтобы не разреветься. Отчего хотелось плакать, он не мог понять. Ведь только что казалось: всё хорошо, всё как надо. Сашка стоял на крыльце, дрожа от холода, и думал, что лучше бы не приходил сюда. Две скорбящие женщины – что может быть страшнее… Нет, больше он не придёт. Катя попереживает, да и забудет его, а может, ей понравится Кеша.
Сашка вытер глаза, прошёл в ванную, сунул ведро под кран и, пока оно набиралось, смотрел в зеркало. То самое, что когда-то показало ему, какой он замученный и тощий. Теперь он выглядел ещё хуже. Хоть хорони. Сашка старательно себе улыбнулся. Но растрескавшиеся на постоянном холоде губы сложились в какую-то нехорошую ухмылку, а глаза так и остались тоскливыми. Что Катя вообще в нём нашла?
– Ты за водой в Энск ходишь? – послышался голос Кеши. – Я бы уже сто раз помыл.
– Ну и мой! – огрызнулся Сашка.
Кеша отыскал вторую тряпку, и они принялись за пол вдвоём.
– Надо бы шкаф двинуть, – предложил Кеша, – под ним покрасим и обратно перетащим. Кать, шкаф тяжёлый?
– Тяжёлый. Ещё на нём чемодан. Сними, а то на голову упадёт.
Кеша полез на стремянку, стащил со шкафа вытертый рыжий чемодан.
– Это надо выкинуть, мальчики, – чуть слышно сказала Катина мама, – вместе с чемоданом, если вам не трудно. Мусорка близко, прямо за домом. А я пока приготовлю вам поесть.
– Я схожу, – сказал Сашка и потащил чемодан к выходу.
Мусорка действительно оказалась прямо за домом. Отходы вывозили редко, и сейчас это была большая дурно пахнущая куча, полная овощных очистков, какой-то слизистой массы, собачьих скелетов. Сашка хотел забросить свою ношу на вершину кучи, но почему-то остановился и стал расстёгивать блестящие замки. В чемодане оказались ношеная одежда, дырявые полотенца, вытертое шерстяное одеяло. «Мечта падальщиков, – подумал Сашка. – Нам бы это в развалины. Только куда спрятать?» Он огляделся – не видит ли кто, – отбросил сапогами грязные куски целлофана, рванину и угольную золу, бережно положил чемодан и закидал его отходами.
Когда Сашка вернулся, Кеша размешивал краску, а Катя сидела рядом на табуретке, смотрела перед собой пустыми глазами и кусала губы.
– Вот и размешал, – прервал молчание Кеша. – Давай, Сашка, красить. Тут вот кисть мочальная есть. Только аккуратно.
Они с Кешей отодвинули шкаф и начали красить выцветшие доски. Катя куда-то делась, стёрлась из сознания. Перед глазами остался пол, покрываемый вязкой, свекольного цвета краской. Старая кисть растирала отвратительно воняющую субстанцию плохо. Хуже всего было то, что руки испачкались и стали липкими, будто в медленно засыхающей крови. Сашка оторвал взгляд от рук и посмотрел на комнату. Показалось, словно все мёртвые, что он видел на войне, умерли именно здесь, испустили свою кровь, а люди назвали её краской. Голова у Сашки закружилась, комок подкатил к горлу, и он опрометью выскочил вон, едва не сбив Катину маму. На улице его с громким выдохом вывернуло прямо на дорожку.
– Гадость, – простонал он. – Вот гадость.
Сашка хватался за стену, пятная её вымазанными краской пальцами. Хотелось провалиться, никогда не возвращаться в этот дом. Здесь жил Григорий Краев, потом он погиб, здесь жил сын Краева – его тоже убили. Здесь живёт Катина мама, у которой убили мужа и сына, и Катя, потерявшая и отца, и брата и самая, наверное, несчастная. Его снова вывернуло, желудочным соком, противно и больно.
– Саша, тебе плохо? – послышался Катин голос за спиной.
