Я всегда думал, как бы сложилась жизнь, если бы в местной газете не открылась вакансия журналиста и я бы поступил в университет. Наверняка я бы пил дешевое пиво. С другой стороны, дело было в конце шестидесятых. Как мы знаем от наших политиков, в это время в университетах учили только тому, как не затягиваться. Возможно, я бы сделал правильный выбор. Так или иначе, я получил свою степень. Наверное, теперь я могу кинуть шапку в воздух, как мне всегда хотелось. Спасибо вам большое от всех них и от меня. Спасибо. А теперь маленькое, но важное изменение утвержденной программы.
Я не учился в университете, но компенсировал это, заполучив свой собственный. Незримый университет – лучшее учебное заведение для волшебников. Он появился около восемнадцати лет назад в первой книге о Плоском мире и с тех пор становится реальнее с каждым днем. Я имею там некоторое влияние и поэтому надавил на аркканцлера. Он позволил мне провести небольшую ответную церемонию, чтобы укрепить связь между двумя крупнейшими образовательными центрами. Профессор Майкл Пейдж, прошу вас выйти вперед.
Майкл слишком худ для настоящего волшебника, но он впечатлил меня своим чувством юмора – при том, что он бухгалтер. Подобное достижение явно заслуживает почетной степени волшебства. Чтобы произвести его в члены Незримого университета, необходимо, разумеется… официальная шляпа… официальный шарф с гербом университета… и восьмиугольный значок, который носят все выпускники. Теперь, профессор, вы causas diabolici volentus, почетный доктор болтовни. Из-за отсутствия дара предвидения вам придется ставить после своего имени буквы ДБ, но я уверен, что это небольшая цена за величие.
Спасибо вам, ректор, дамы и господа.
Немного о шляпах
«Сандей телеграф ревью», 8 июля 2001 года
Я люблю шляпы, особенно черные широкополые «луизианы», которые большинство людей называет «федорами». Я происхожу из семьи, мужчины в которой лысеют к двадцати пяти годам, и предпочитаю иметь между своими мозгами и Господом что-то еще, кроме костей черепа.
В статье всё это рассказано. Она появилась на свет, потому что я поговорил с журналистом на вечеринке. Возможно, вы решите, что шляпы – довольно забавная штука.
Я очень расстроился, когда мою шляпу похитили. Вы все слышали такие истории. Прикуют ли ее к батарее? Получу ли я фотографию, на которой она запечатлена с газетой? Или – жуткая мысль – вдруг она привыкнет к своим похитителям и откажется их покидать? Кажется, это называется стокгольмским синдромом, хотя шведы ничего не понимают в шляпах.
Так что я просто выписал чек на семьдесят пять фунтов на студенческую благотворительность, что и было целью происходящего. Ужасная драма закончилась за десять минут, и я даже не смог переговорить со шляпой по телефону.
Я получил большую черную шляпу назад и снова стал собой.
Я люблю шляпы. Они помогают мне справляться с собственной головой.
Все мужчины в моей семье лысеют сразу после двадцати, чтобы поскорее с этим покончить. Зато нам не приходится ужасаться этому в будущем. Но у нас не остается ничего, что амортизировало бы удары и царапины, которые волосатые люди даже не замечают. Современное средство – бейсболка.
Бейсболка? Я бы лучше съел червяка.
Первую черную шляпу я увидел в магазинчике «Билли Джин» на Уолкот-Стрит в Бате в конце восьмидесятых. Она просто лежала на полке. Она воплощала всё, чего я хотел от шляпы, хотя до этого момента я вообще не понимал, что мне нужна шляпа.
Она была, разумеется, черная, широкополая, довольно твердая и при этом достаточно мягкая, чтобы сохранять пристойный изгиб после некоторых усилий и применения кипящего чайника.
Иногда ты что-нибудь видишь и уже не можешь без этого жить. С тех пор у меня перебывал десяток шляп. На взгляд неспециалиста, все они были одинаковые. Ладно, признаюсь. В детстве меня поразила сцена из «Мстителей», когда Джон Стид открыл дверцу гардероба и продемонстрировал нам уходящие вдаль бесконечные ряды котелков и сложенных зонтиков. Это кое-чему меня научило. Если ты серьезно относишься к шляпам, одной тебе не обойтись.
Некоторые из них после проветривания отправлялись на благотворительные аукционы или становились призами в конкурсах («Выиграй шляпу Терри Пратчетта!»). Одну носит мой переводчик на чешский. Одна погибла. Это была одна из лучших шляп – тонкий войлок, похожий на бархат, идеальная форма, идеальная, как у пикового туза, чернота. Она сидела на голове, как перчатка. Я больше никогда не встречал таких шляп. У меня ушел год на то, чтобы ее достать, и два года на то, чтобы ее сносить.
Не бывает двух одинаковых шляп. У каждой шляпы свой характер. Все завзятые носители шляп это знают. У меня есть тяжелая суконная шляпа, которая очень пригождается для визитов в школы, где ее пытается примерить половина класса, хорошая шляпа для некоторых избранных мероприятий и несколько потертых шляп для автограф-туров. Черная «федора» или «луизиана» не подойдет для Австралии, где я предпочитаю шляпу акубра – самую большую во всей Австралии, если не считать сомбреро. Если приглядеться, вы увидите, где на нее написала коала.
Когда я официально стал считаться знаменитым писателем, черная шляпа сделалась своего рода торговым знаком. Это случилось не намеренно – она просто нравилась фотографам. «А теперь еще кадр в шляпе», – просили они. Вы же всегда делаете то, что просят фотографы? Так что шляпа – даже Шляпа – появилась на рекламных фотографиях и срослась со мной. Она стала частью меня, судя по фотографиям.
Поэтому люди считают, что я должен носить шляпу всегда. «Где ваша шляпа?» – вопрошают они, когда я подписываю книги в магазине. Как будто они не уверены, что это за маленький бородатый лысый человек, и только Шляпа может подтвердить его личность. Читатели хотят фотографироваться со мной на всяких мероприятиях – это нормально, это часть программы, – но я знаю, что, оказываясь перед камерой, они вдруг всё осознают и просят: «В шляпе, конечно».
Пару раз у меня пытались украсть шляпу.
А еще шляпы растягиваются. Я купил новую шляпу для тура в прошлом году. Она была немного тесновата, а я не сообразил взять с собой запасную. Но в одной чудесной лавочке в городке Сент-Нейотс, которая раньше была магазином мужской одежды, на дальней полке стояла викторианская машина для растягивания шляп. Ни один книжный магазин не может без такой обойтись. Они были так любезны, что прилюдно растянули мою шляпу, пока я подписывал книги. Кто-то наверняка подумал, что таким образом меня вынуждают давать автографы.
У меня спрашивают, не чувствую ли я себя голым без шляпы. Я чувствую себя голым, скажем, без штанов, но если вы выйдете на улицу, не надев шляпу, полиция вами не заинтересуется. Но я очень к ней привязался за эти годы.
Ага, говорят люди, выходит, это реквизит? Маска? Вы становитесь настоящим человеком, когда надеваете шляпу? Вы и есть шляпа?
Это всё только подтверждает, что не нужно кричать «Ага» и учиться психологии по плохим фильмам. Нет, я не становлюсь настоящим человеком, надевая шляпу. Я становлюсь ненастоящим. Тем, кто продал двадцать пять миллионов книг, собирает огромные толпы на автограф-сессиях и видел слишком много отельных номеров. Он прячется под шляпой. Там тесно, и иногда шляпе приходится уступить.
