После завтрака небо сереет, в соседних домиках зажигается свет. Чьи-то резиновые сапоги топают по дороге – этот человек считает, что идет за грибами. Скорее всего, он заглянет на ближайшее поле, которое фермеры посыпают удобрениями из пакетов, и скажет, что год опять не грибной. Нужно смотреть в оба, когда песня грибов слышится в ночи.
Предисловие к роману Дэвида Лэнгфорда «Прохудившийся аппарат»
Январь 2001 года
Эта вещь говорит сама за себя. Мы оба работали там, где сталкиваются наука, инженерное дело и бюрократия.
Как пресс-атташе, то есть человеку, ответственному за скорейшее распространение информации, мне было запрещено прикасаться к печатной машинке. Предполагалось, что я пишу свои релизы от руки и отсылаю машинисткам, которые возвращают мне их на следующий день. За этот срок ситуация со средним атомным реактором уже может оказаться освещена достаточно ярко, так что я всё печатал сам, и мне никто не возражал.
Если подумать, это была отличная работа для любителя научной фантастики. После Чернобыля не было таких вопросов, какие местные «Шапочные знакомые Земли» не задавали бы репортерам. Сможет ли ваша атомная электростанция пережить ледниковый период? Нет? А почему? (Ответ: потому что ледник в две мили высотой, слизывающий целый континент, немного мешает работе.) Разве не позорно, что под парковкой электростанции проходит геологический разлом? (Ответ: не очень. Он длиной примерно двести футов и находится тут уже шестьдесят миллионов лет.)
Одной из моих странных задач было сопровождение исследователей с телевидения или из кино, которые бродили по станции и искали там признаки будущих драм. Я приводил их к ростверку реакторного отделения, и они разочарованно оглядывались, не видя зеленого дыма. Я говорил, что зеленый дым не обязательно сопровождает работу ядерного реактора, но они мне не верили. Для съемок они приносили его с собой. И огромные панели, по которым бегают молнии, тоже – у нас их не было. Вообще какая-то дурацкая у нас была электростанция. Совсем непохожая на настоящую.
Я проработал там восемь лет. Это отличная работа, если у вас хватает чувства юмора.
Насколько я понимаю, «Прохудившийся аппарат» очень близок к реальности.
Я ненавижу Дэйва Лэнгфорда за то, что он написал эту книгу. Это я должен был ее написать. Этого от меня хотел Господь.
Бо́льшую часть восьмидесятых годов я провел (это вовсе не то же самое, что работать) в промышленности, связанной с использованием ядерной энергии в мирных целях, а точнее, в целях выработки дешевого и безопасного электричества (если я правильно помню свои тексты). Дело было в Юго-Восточной Англии.
Реакторы почти никогда не взрывались. Я был пресс-атташе, так что вы можете мне поверить. Но им и не надо было взрываться. Некий малоизвестный компонент ядерной радиации делает так, что жизнь любого человека, имеющего дело с публичным обликом индустрии, становится очень странной. Я всё время работал с Дэйвами Лэнгфордами. Пришлось. Я знал всё о словах, а они – об уране. Они были отличными ребятами и воспринимали вселенную совсем по-другому.
Если обычный человек попадал на электростанцию и оказывался слишком радиоактивным, чтобы подпускать его к реактору, они давали мне советы. Если мне приходилось работать с новостным сюжетом о пикси, который уничтожил атомную электростанцию, они опять же давали мне советы. Ученые с извращенным чувством юмора очень полезны для вашего образования, если верить только половине того, что они вам говорят (хотя, если подумать, то процентам тридцати. Я никогда всерьез не использовал фразу: «Выделилось так мало радиации, что ее с трудом можно было увидеть невооруженным глазом»).
Они выдают цифры, согласно которым солнце генерирует слишком сильное лазерное излучение и людям нельзя выходить на улицу по санитарным нормам. Или другие цифры, измеряющие фоновое излучение гранита. Эти цифры говорят, что работникам атомной индустрии можно ездить в Корнуолл только в защитном костюме. А слова «три совершенно независимые отказоустойчивые системы» я никогда не смогу слушать без смеха.
На этой работе я познакомился с государственной службой. Каждые шесть месяцев приходил человек и проверял, не выбросил ли я еще древний калькулятор с четырьмя функциями, который получил при найме. Стоил он, может, пенсов десять. Некоторые из Лэнгфордов печатали свои отчеты на личных текстовых процессорах, а потом вздыхали и, как того требовали правила, отправляли распечатки в машинописное бюро. А один человек как-то вошел в ядерный реактор и… ладно, об этом я умолчу, потому что вы всё равно не поверите. Или тот случай с уборной.
Неудивительно, что такой конфликт образов мысли создал «Прохудившийся аппарат» (конечно же, там речь идет о совсем других ядерных комплексах, не тех, где работал я. Там не предполагалось, что что-то будет взрываться). Эта книга – практически документальная. Я читал ее и ужасался между взрывами смеха. Этот человек сидел на тех же самых собраниях. Он работал с такими же людьми! Проводил такие же дни открытых дверей! Реальность просто стекала со страниц! Именно эту книгу я планировал когда-нибудь написать. Но больше я написать ее не мог. А потом я дошел до конца и… возможно, сад Дэйва Лэнгфорда выдержит проверку Комитета по вопросам здравоохранения и безопасности. Больше я ничего не скажу.
Я ставлю эту книгу в один ряд с «Оловянными солдатиками» Майкла Фрейна, еще одним недооцененным классическим романом. Я много лет ждал, что его переиздадут. Это одна из тех книг, которую ты покупаешь в нескольких экземплярах, потому что ее постоянно берут почитать друзья. Она очень смешная и очень реалистичная.
Я надеюсь, что она будет страшно успешной. И с радостью оставлю планы написать свою книгу на эту тему. В конце концов, меня греют воспоминания. И, кстати, огромная, серебристая и удивительно тяжелая кружка, которую мне подарили на прощание.
Что для меня значит Рождество
Western Daily Press (Бристоль), 24 декабря 1997 года
Ровно через двадцать семь лет после поиска ладана в Бристоле я написал о Рождестве для «Вестерн дейли пресс». Снова.
Я не принадлежу ни к какой религии и не верю ни в какого метафизического Санта-Клауса, как бы его ни называли, и я все-таки люблю Рождество.
Но я чего-то не понимаю. Мне кажется, что все одержимы идеей раздобыть Тинки Винки Спайс, хотя в феврале его можно будет купить за пятерку.
Я подозреваю, что родители, которые бродят от магазина к магазину в поисках правильного телепузика или экшен-мена, просто повторяют древние ритуалы охотников и собирателей. Они пробуждают в людях что-то изначальное.
В своей последней книге в мягкой обложке, «Санта-Хрякусе», я размышлял о традициях праздника середины зимы. Нужно быть совсем отбитым христианским фундаменталистом, чтобы отрицать очень старую традицию праздновать возрождение солнца.
Даже сейчас, когда дома отапливаются централизованно и мы отделены от «великого природного цикла», мы всё равно стонем, что ночи становятся длиннее. Нам нужно Рождество.
